II Турецкая кампания

в начало

[1791]

Вскоре и я поехал в Москву, а на Страшной неделе в полк. Приезжаю накануне С[ветлого] В[оскресения] Х[ристова]. Брат и все офицеры мне крайне обрадовались. Праздник провели очень весело, хотя ни званых больших обедов, ни катанья около качель, ни театров не было. Разговелись, чем Бог послал, и начались дружеские офицерские резвости, которые в юности более приносят удовольствия, нежели в летах великолепный бал.

В конце апреля 1791-го года вышли в поход; ходили по Молдавии и Валахии, а в конце лета под командою князя Н.В. Репнина отправились за Дунай. Велено было обоз оставить в Вагенбурге. Переправясь Дунай под Мачином, встре[ти]ли неприятеля. Завязалось дело. Нашего полка отрядили два эскадрона прогнать дерзких турецких наездников. Как наши пошли в атаку, турки поскакали назад, наши за ними и наскакали на пехоту. Янычары встречают их из ружей. Майор Булацель, желая им заехать во фланг, скомандовал: "По четыре направо!" - но наши поворотились в два оборота и пустились врассыпную назад. В числе оных эскадронов был ротмистр Хрипунов, который, удерживал свою лошадь, желая удержать солдат. Вдруг кричит ему Ундер-офицер: "Берегитесь, ваше благородие!" - Он оборачивается, видит почти наднесенную саблю, дает лошади шпоры и тотчас отделяется. Ундер-офицер наскакивает и сильным ударом ссаживает с лошади арапа бездыханна. Все оное происходило в глазах наших. Скоро турок сбили и победа осталась нам. Мы, сойдя с лошадей, по обыкновению сходимся в кружок; начали смеяться Хрипунову, как он уходил. - "Да, - отвечает, - проклятой турок, отъял было шею". - Тут все засмеялись: "Какой турок! Арап черней головешки!" - Хрипунов не хотел верить, а как это было недалеко, то поехали смотреть. Когда подъехали, Хрип[унов] закричал: "Проклятой! Мне показался бел, как мука". - Это больше заставило смеяться и вошло в пословицу: "арап бел как мука".

После сего турки потребовали перемирия. Мы пошли назад в Молдавию и распущены по квартерам. Наш полк расположен был около Стефанешти и Любонешти. А как я упоминаю разные происшествия, то нижеследующий помещу. У нас был ротмистр Н., стоял недалеко от селения, в коем квартеровали австрийские гусары. В оном селении было много сена. Н. посылает несколько подвод на волах, приказывает поднять, сколько можно. Лишь успели навить, гусары наскакали, начали удерживать. Н. дали знать. Он отряжает 20 лехкоконцев, приказывает сено привезть. Гусары начали стрелять и убили одного вола, но увидя лехкоконцев, перестали стрелять и дали возможность, брося воз, прочие увесть. Но как у нас с австрийцами согласие, то Н., боясь, чтоб не вышло от них просьбы, посылает оное к другому ротмистру Пас., при записке: "Сделай добро, сколоти ведро, обручи под лавку и доски в печь, чтоб нельзя было извлечь". Точно, с жалобою были у Н., но он позволил сделать у себя обыск, а как сена не нашли, то так и кончилось.

К нам был прикомандирован Ахтырской лехкоконной полк; из обеих сформировали десять эскадронов, одели в зеленые куртки и велено было полку называться Харьковским конно-егерям и учиться егерской эволюции. В конце апреля мы пошли в поход к местечку, оттудова к Ужу. С[ветлейший] к[нязь] П[отемкин] занемог, возвратился в Ясы, а полк наш на те же квартеры. Полковник наш Б[ауэр] всё находился при с[ветлейшем] к[нязе] П[отемкине]. Мне нужно было опять отпроситься в отпуск.

Приезжаю в Ясы, прошусь. Полковник говорит: "Завтра мы с князем едем в Херсон; ты нас проводи на одну станцию, а там я тебя и отпущу. Тебе препоручается буфет". - Он состоял из нескольких качалок с посудой и разными запасами, в том числе одн[а] со льдом, и коляска для кофишенка и муншенка. На другой день часу в третьем отправились с генералами и с племянницами [Потемкина] Энгел[ьгардт] и Брониц[кой] в нескольких каретах, с прикрытием конвоя из уральских Козаков. Вскоре и я со своей командой за ними.

Вдруг мои кофишенки останавливаются. Спрашиваю: "Что такое?" - Один подбегает и говорит: "Очень жарко, не прикажете ли меду?" - "Хорошо, дайте".- Вынимает несколько бутылок и стакан, бутылку о колесо - горлушко искусно отлетело. Опорожняя бутылки, пустились в путь. Догоняем с[ветлейшего] к[нязя] П[о]темкина. Он велел конвойным своим уральцам маневрировать. Их было около тридцати. Разъехались, как на перестрелке. Экипажи едут, козаки перескакивают - [это] составило прекрасной вид. Приезжаем в Розенки (первая станция), подходят к кофишенку г[енерал]-м[аиоры] С.Л.Львов и М.И.Платов, говорят: "Дай чего-нибудь напиться, от жару в горле пересохло". - "Не смею, - ответ его был, - вон мы ротмистру приказаны". - Они ко мне: "Прикажи дать". - Я велел и в душе смеялся, как сами несколько бутылок выпили, генералам будто не смели дать по стакану кислых щей.

После получаю к В.С.Попову письма и отправляюсь в Ясы, и пашпорт себе. Чуть стало рассветать, я приехал. Показалось, идти к нему рано, а как всю ночь не спал, то в кибитке и заснул. Проснулся - солнышко довольно высоко взошло. Вскочил, бегу, нахожу его уже за бумагами, подаю письма. Он говорит: "Что долго ехали?" - Принужден лгать: "Лошадей всех разобрали, мне дали таких - насилу доехал". - "Что князь?" - "Ему лучше". - Это его окуражило, и с веселым лицом меня отпустил. Не успел я выехать из молдавской столицы, приехал находящийся при фелд[маршеле] полк[овник] И.Ф. Чорба с известием о смерти фелд[маршела]. Несмотря на мою молодость, такое сделало на меня влияние, что я долго сидел задум[авши]сь, думая о жизни человеческой: как такому могущественному вельможе, не дожив преклонных лет умереть. Но в юности скоро скука переменяется в мыслях.

Лошади были готовы, сел в тележку, поскакал в эскадрон. Приезжаю к брату, сказываю о сем приключении и о своем увольнении. На другой день поехал для отыскания своих беглых, и зачету их за рекрут. Близ Кременчуга заезжаю к бывшему однополчанину поруд[чику] Турунже, у которого по причине надобности часто быть в Кременчуге остановился на несколько дней. С ним поехали к соседу его, П.И.Конбурлею, которой также служил со мною в Х[арьковском] полку, а по случаю его [брата] М[ихаила] И[вановича] имел при фелдмаршеле конвойной Гусарской эскадрон и вышел в отставку майором. Село его называется Анофреевка, 1000 душ при значительном количестве земли, нераздельно с братом, любимцем В.С.Попова. По тогдашнему времю и краю жил великолепно. Он очень был рад. Показывал все свое заведение, прекрасных лошадей и прочее, а после обеда пригнали ватагу, состоящую из нескольких кобылиц с меринами - молодежью и с сосунками: "Вот табун М.В.Каховского. Когда он был в Крыму главным начальником, его дарили ханы кобылицами, он, оставя, велел продать. Купи, пожалуйста". - Я: "На что мне? Куда с ними деваться?" Т[урунжа]: "Ко мне на степь". - К[онбурлей]: "Возьми! Так дешево отдам, как не во[о]бражаешь". - Я: "А что возьмешь?" - К[онбурлей]: "Что стоют". - Я: "Мне не надо". - К[онбурлей]: "Да оцени". - Я, думая как можно дешевле сказать: "Рублей по 15 за лошадь". - К[онбурлей]: "Твои лошади! А жеребята ни в чем". - Мне показалось очень дешево - теперь за некоторых дал бы по 200 ру[блей]: "Так и быть, возьму". - Перегнал табун к Турунже, с ним сделал условие: за степь и солому ничего, а сено брать у него: полускирд 10, а скирд 20, длины и поперек две сажени маховых, оставя у него табун. Между тем отыскал несколько своих беглых, взял свидетельства для зачета, чрез несколько дней поехал в Москву.

(…)

В небытность мою нас расформировали по-прежнему на два полка и опять отдали И.Д.Сабурову, а как брат уже произведен был в ротмистры, командовал десятым эскадроном, которой почти весь состоял из шестого Ахтырского, то мы оба и многие из Харьковских офицеров остались в А[х]тырском полку. С турками заключен мир и пошли через Хотин; пошли в Польшу.

в начало

Загряжский М.П. Записки (1770-1811). Публикация В.М. Боковой. Текст приводится по изданию: Лица. Биографический альманах. Вып. 2. Феникс: Atheneum, М., Спб.: 1993.

Полностью материал опубликован на сайте "Российский мемуарий"