Ю. Лубченков, 1993

Эх, насколько на воле хорошо, настолько в тюрьме плохо! - философически думал подполковник Иван Васильевич Гудович, адъютант еще недавно не совсем последнего человека в Российской империи - принца Голштинского. Теперь - ни адъютантства, ни персоны сей значительной нет. В смысле ценности ее. Ибо шел в России год 1762-й. Только что произошла вещь доселе непривычная: жена отобрала трон у мужа. Начиналась эпоха Екатерины II.

Выпускник Кенигсбергского и Лейпцигского университетов тридцатиоднолетний подполковник недолго просидел в узилище - всего лишь три недели. Его отпустили за ненадобностью, а на следующий год он даже был назначен командиром Астраханского пехотного полка: такова была первая ступень его столь громкой позднее воинской славы.

С началом первой в царствование Екатерины II русско-турецкой войны Гудович - в самом ее пекле. Он отличился еще под Хотином в июле 1769 года. Затем победа в Рачевском лесу, сделавшая его бригадиром.

Ларга - славнейшая страница русского воинства. Немало строк в ней вписано и рукой Гудовича. Взятие турецких батарей сделало его кавалером редчайшей награды - ордена св. Георгия 3-й степени.

Затем был Кагул, Браилов, взятие во главе самостоятельного отряда Бухареста, штурм Журжи.

После войны он - рязанский и тамбовский генерал-губернатор. Но как только началось новое военное противостояние России и Турции - 1787 год, - переводится в действующую армию. Взятие Хаджибея (Одессы) и Килии - на его счету. Гудович производится в генерал-аншефы и назначается начальником Кавказской линии и командующим Кубанским корпусом. Ну, вот мы и добрались уже почти до Анапы...

Шел четвертый год войны, и Россия твердо решила не затягивать ее более: человек живет на земле не для того, чтобы разрушать и убивать, а чтобы строить и приумножать. Конечно, история знала отдельные народы, с гордостью отбрасывавшие эту примитивную мудрость и видевшие единственную цель жизни в тешении воинских своих амбиций. Но русские были не из их числа. Словом, нужны были победы и победы - дабы Блистательная Порта, устрашась, пошла на заключение мира. Причем победы такие, чтобы запомнились туркам накрепко, хоть те и отличались в подобных случаях девичьей памятью.

Каждый военачальник должен был действовать на своем месте: кто на суше, кто на море, кто в Европе, кто дома. Гудовичу выпала Анапа.

4 мая 1791 года его отряд, состоящий из 15 батальонов пехоты, 44 эскадронов кавалерии и трех тысяч казаков, имея при себе 36 полевых орудий, выступил к крепости. Кроме того, для усиления Гудовича из Крыма в Тамань был выслан и отряд генерал-майора Шица, насчитывающий 4 пехотных батальона, 10 кавалерийских эскадронов и 400 казаков при 16 орудиях. В движении отряды соединились под общим командованием генерал-аншефа Гудовича и, спокойно и достойно преодолев трудности похода по безводным местностям, палящую жару, летучие нападения кавалерии противника, Дошли наконец до Анапы. И остановились верстах в пяти от нее - на высотах, дыбившихся двумя отдельными горбами по обе стороны речки Бугура.

На левом фланге Гудовича на дальних высотах явственно просматривалась многочисленная вражеская конница, недвусмысленно показывающая всем своим видом, что удар во фланг и тыл штурмующим Анапу русским - если те, паче чаяния, все же решатся на сей штурм - не заставит себя ждать. Поэтому генерал-аншефу пришлось раздробить и так не особенно уж значительные свои силы и выделить на прикрытие фланга особый отряд генерал-майора Загряжского.

После достижения подобной минимальной безопасности можно было и осмотреться. Что и было проделано со всевозможным тщанием. Осмотр дал необходимое - уверенность в том, что крепость отнюдь не неприступна, и знание, как оную взять.

Анапа лежала на мысе, глубоко врезавшемся в жидкую переменчивую плоть Черного моря. Высоты, сбегающие к воде, на которых, собственно, и располагалась крепость, образовывали здесь плоскую возвышенность, резко низвергающуюся к берегу моря, которое омывало укрепление с юга, запада и севера. Таким образом, для штурма оставалась одна сторона света - восточная, - предохранявшаяся, в свою очередь, рукотворными преградами: земляным валом и довольно-таки глубоким рвом, частично выложенным крупными камнями. Четыре бастиона на валу давали возможность вести продольную оборону. Словом, для русских Анапа казалась давно уже привычной. Вроде бы и трудно, но коли надо взять - не устоит.

Помня о недружественной кавалерии на своем левом фланге, Гудович перед штурмом оставил обоз в вагенбурге, назначив для его охраны Загряжского. Затем оставшиеся силы были построены в четыре колонны и двинулись к крепости. Левый фланг их боевых порядков смыкался с берегом моря, что на правой оконечности крепостного вала.

Именно на правой половине вала русский командующий решил наносить основной удар - укрепления здесь имели меньший профиль, следовательно, были слабее. Для этого предназначались две колонны генерал-майора Булгакова. Две соседние колонны, должные атаковать центр турецкой позиции, вел генерал-майор Депрерадович. Последняя, пятая, колонна генерал-майора Шица, состоящая из его людей и отряда пеших казаков, должна была атаковать левую оконечность анапского вала. Через море, которое тут было мелко. Шицу предписывалось по воде обогнуть вал и вступить в бой с тылу. Связь русских флангов обеспечивал резерв бригадира Поликарпова.

Стало известно, что к Анапе на всех парусах из устья Дуная спешат 32 судна флотилии Сор-паши, и Гудович решил штурмовать крепость немедленно. И 19 июня общий приступ крепости начался.

Четыре русские батареи обрушили на укрепления неприятеля огненную лаву. Канонада, казалось, будет всегда. Уже ближе к ночи 20-го не выдержал даже город - здесь начались пожары, и яркое их зарево отражалось в белой пене прибоя и в размытом мутном серебре наплывающих волн. Горело до утра, горело еще и тогда, когда русский командующий, уловив чутким ухом военного неуверенность в ответах турецкой артиллерии, послал в крепость парламентера с требованием немедленной капитуляции.

Парламентера на полпути к укреплениям с постом встретили два турецких офицера. Кланяясь, они взяли пакет и обещали дать немедленный ответ. И действительно, ответ последовал тут же: два крепостных орудия повели огонь по стоящему на открытом месте русскому. Итак - штурм!

Весь следующий день прошел теперь уже в непосредственных приготовлениях к нему. За несколько минут до полуночи все русские батареи, подведенные по приказу командующего поближе к валу, открыли убийственный артиллерийский огонь - желали, так сказать, доброго утра и гарантировали, что будет оно действительно добрым.

Одновременно с залпами пошли вперед пехотные колонны, подошли к укреплению почти вплотную, замерли. А за полчаса до рассвета так же молча начали штурм. Очнувшиеся турки ответили картечью. Но ответ запоздал - пехота Гудовича была уже у самого рва.

Самая левая колонна, возглавляемая полковником Чемодановым, спустилась в ров и овладела правым бастионом крепости. Успеху солдат способствовали действия самого полковника - Чемоданов шел впереди всех и получил при штурме три почетные раны.

Шедшая немного правее его колонна полковника Муханова также выполнила поставленную перед ней задачу, взяв на штык османскую батарею.

Муханов так же был ранен - как и начальник третьей колонны полковник Келлер и сменивший Келлера премьер-майор Веревкин. А вот возглавлявший четвертую колонну полковник Самарин, первым взошедший из всех атакующих на вал, остался невредим: боги покровительствуют храбрецам!

Следя за успехом наступления, растроганный и счастливый, Гудович видел, что вся правая половина вала - до подъемного моста у ворот - уже в руках его пехоты. Но увидел он и другое: вся толпа противника, замкнутая каменным периметром крепости и насчитывающая до 25 тысяч человек, вдруг - хотя и запоздало - пришла в движение и почти как один начала захлестывать уже отобранный вал изнутри.

Командующий бросил в горнило схватки все частные резервы. И свежая кровь сыграла свою благодетельную роль: вспышка османов захлебнулась, и они покатились назад, окончательно и бесповоротно потеряв вал, покатились к морю, вытряхиваемые изо всех крепостных строений.

Одновременно с успехами левого фланга выпала возможность отличиться и Загряжскому, ибо в те самые мгновения, когда четыре храбрых полковника оседлали вал, он добивал конный отряд неприятеля, насчитывающий 8 тысяч сабель, и на основании этого самонадеянно решивший, что он смеет штурмовать вагенбург и угрожать русскому тылу.

Первый задор конной лавы противника погасили гребенские и семейные казаки. За ними свое веское слово сказала пехота, пошедшая под началом бригадира Щербатова вперед ускоренным шагом - подкрепить лихую атаку таганрогских драгун, рубивших еще не знавших до конца тяжесть русской руки супротивников.

Наконец те осознали ее благодетельную мощь и раз и навсегда рассеялись по чистому полю.

А в крепости бой все продолжался: колонна Шипа по приказу Гудовича вступила в Анапу все же через мост - в подкрепление первых четырех колонн, дабы дополнительным нажимом способствовать быстрейшему выжиманию противника. До этого этим же уже занялись 400 мушкетеров и 3 эскадрона спешенных кавалеристов, помогших самаринцам спустить подъемный мост.

Люди Шица, действительно, серьезно потеснили еще цеплявшихся за ряд домов османов. Прибытие же резерва последних ста егерей и вовсе разрядило атмосферу: действующего противника более не осталось.

Остались лишь мертвые, павшие в бою, да уходили в небытие попытавшиеся избежать судьбы в воде и теперь тонувшие. Остались пленные - числом более 8 тысяч; пушки - около 100, знамена - более 120. И осталась Анапа, русский город. Отныне и до века.

Должно заметить также, что вся сила русского войска в этом сражении исчислялась 7 тысячами. Так они и бились - один с четверыми.

Затем - после Анапы, давшей ему Георгия 2-й степени, - были еще славные дела в жизни Ивана Васильевича; были взлеты и падения. Его назначали командующим и отправляли в отставку. Большая часть этих событий связана с Кавказом: там он боролся и с чумой, и с врагами. Битва при Арпачае в 1807 году сделала его фельдмаршалом, но настигшая вскорости болезнь, в результате которой он лишился глаза, вынудила его покинуть ту землю, с которой он сроднился за годы ратных и мирных трудов.

Новое назначение было и признанием его заслуг - в 1809 году он стал главнокомандующим в Москве. С этого поста он ушел зимой 1812-го, ушел и с этого, и со всех остальных - годы давали о себе знать. И восемь лет - до самой смерти - фельдмаршал Гудович тихо прожил в своем имении Ольгополе, уютно затерявшемся под Подольском.

Ю. Лубченков, 1993