Михельсон Иван Иванович (1740 - 05.08.1807, Бухарест), генерал-лейтенант от кавалерии (1797).

Иван Иванович Михельсон, победитель Пугачева. 1740-1807

И.И. Ореус.

I.

Имя Михельсона тесно связано с воспоминашем о тяжелой године в истории русского народа—године Пугачевщины. Знакомым с историею той эпохи известно, что из всех начальников отрядов, двйстовавших против мятежников в открытом поле, один только Михельсон оказался вполне достойным своего назначения, как по отваге своей, так особенно по своей неутомимой деятельности.

Перед этою выдающеюся эпохою жизни Михельсона, как бы стушевываются предшествовавшая и последующая его деятельность на поприще служебном и о ней упоминают весьма немного. Между тем, деятельность эта была весьма почтенного свойства. Михельсон в полном смысле слова “верою и правдою” отслужил России слишком пол века, а блестящие подвиги его во время пугачевского бунта оказали столь важную услугу общественному порядку, что имя его заслуживает быть поставленным в ряду тех, которые каждым русским произносятся с особенным уважетем.

Иван Иванович Михельсон (из дворян Лифляндской губерни, сын полковника) родился в 1740 году, а в 1754 г., т. е., когда ему минуло четырнадцать лет, уже зачислен был рядовым в лейб-гвардии Измайловский полк. Такая крайняя юность в солдате не поразит нас, если вспомним, что в те времена, сплошь и рядом, бывали случаи зачисления чуть ни младенцев в колыбели рядовыми и даже сержантами в гвардейские полки для того, чтобы, по достиженш совершеннолетия, они имели возможность поступить в полевые войска прямо с офицерским чином. Некоторые из записанных, таким образом, в полки вовсе и не являлись на службу и так и оставались навсегда какими-нибудь гвардии сержантами. Только при императоре Павле положен был предел этому злоупотреблению: все лица, записанные в известные полки, получили приказание явиться на службу, а не являвшиеся исключались из списков.

Неизвестно, нес ли Иван Иванович Михельсон действительную службу с 1754 года, или только числился в списках л.-гв. Измайловского полка; но в январе 1755 г. он был сержантом, а в том же году, 3-го февраля, имянным высочайшим указом произведен в офицеры и переведен поручиком в 3-й мушкетерский полк

Этим полком командовал в то время полковник Бибиков, впоследствии прославившийся деятельностью во время Пугачевщины. Под его то начальством пришлось Михельсону начать свое боевое поприще. Семилетняя война была в полном разгаре и 3-й мушкатерский полк, в числе прочих русских войск, направлен был в Пруссию. Михельсону не посчастливилось при встрече с пруссаками; в августе 1758 г., в сражении под Цорндорфом, он был ранен штыком в голову; а в следующем году, в кунерсдорфском сражении, получил две сильные контузии и рану пулею на вылет в поясницу (с перебитием кости) и, лежа без чувств между убитыми, вероятно погиб бы, еслиб не был замечен Бибиковым и не унесен, по его приказанию, с поля битвы.

Перевезенный в крепость Торн, он пользовался там от ран и, обязанный тому же Бибикову пособиями во время болезни, сохранил к нему навсегда глубокую привязанность.

Раны Михельсона, однако, так мало представляли надежды на совершенное излечение, что его чуть не уволили в отставку с пенсией. Но едва оправившись, молодой капитан (чин этот получен им был во время кампании 1760 г.) снова заявил желание принимать учасие в военных действиях и был отправлен к армии с транспортной эскадрой, везшей 5 000 человек войска и разные припасы. Во время этого плавания Михельсону опять не повезло: фрегат, на котором он находился, потерпел крушение около острова Гохланда; через две недели таже участь постигла галиот, на который он успел пересесть во время перваго крушения. Однако, экипаж удалось спасти и перевезти в Мемель. Тут снова открылись у Михельсона раны и он, для излечетя их, перевезен был в Кенигсберг. По выздоровлении, ему около двух лет пришлось командовать 3-м батальоном Казанского пехотного полка, а в 1761 г.—отправиться, по распоряжению генерал-аншефа графа Панина, в вверенный последнему Новгородский полк, входивший в состав войск, осаждавших прусскую крепость Кольберг. Отсюда, по окончании Семилетней войны, Михельсон, вмести с армией, возвратился в Россию.

По окончании кампании, в 1763 году, он был переведен в Астраханский гренадерский полк, а оттуда, в 1769 году, в Астраханский же карабинерный.

Недолго пришлось отдыхать русским войскам от борьбы с пруссаками. Через шесть лет загорелась новая война против Турции и польских конфедератов. Тут мы встречаем Михельсона в чине секунд-мaйopa. Находясь, в 1770 году, в районе военных действий, он, помимо разных стычек с турками, принимал участие в знаменитых сражетях при Ларге и Кагуле. При Ларге ему представился случай отличиться: первый вскакал он с своим эскадроном в турецкий лагерь, оставив за собою восемь неприятельских пушек, но тут же был ранен в левую руку пулею на вылет. За этот подвиг он произведен был в премьер-майоры и вместе с тем переведен в Каргопольский карабинерный полк.

На следующие два года деятельность Михельсона переносится в Польшу, где он сражался под начальством, сперва генерала Веймарна, а потом—Бибикова. Приобретенную уже им в армии репутацию храброго и распорядительного офицера, Михельсон поддержал и при действиях против польских конфедератов: неоднократно разбивал он их партизанские отряды и принимал участае в поражении, под Радовым, маршалка Пулавского (20-го октября 1771 г.), а также в осаде Краковского замка (в 1772 г.). За отличную службу в пределах Польши Михельсон награжден чином подполковника (24-го апреля 1772 г.) и вслед за тем переведен в С.-Петербургский карабинерный полк.

В декабре следующаго 1773 года полк этот, находившийся тогда в Познани, получил приказание идти на соединение с войсками, вверенными начальству генерал-аншефа Бибикова, отправленного императрицею на усмирение пугачевского бунта.

С этого времени начинается для Михельсона блистательнейшая эпоха жизни, прославившая его на всю Россию и навсегда спасшая имя его от забвения соотечественников.

II.

Хотя с прибытием Бибикова дела на востоке России начали несколько поправляться, но решительных успехов еще не было. Несколько раз разбитый Пугачев постоянно успевал отходить от правительственных войск и весьма скоро набирал новые толпы всякого сброда.

Окончательно победить его можно было только быстротою и неутомимостью преследования; а в этом отношенш начальники правительственных отрядов, по большей части, не вполне соответствовали желаниям Бибикова.

С.-Петербургский карабинерный полк прибыл в Казань 2-го марта 1774 года; с 18-го марта Михельсону уже вверено было начальство над войсками, отряженными для освобождения города Уфы, окруженного мятежниками. Немедленно двинулся он к этому городу и, рассеяв дорогою встречавшияся ему мелкие шайки, двинулся прямо к деревне Чесноковке, где находился с десятитысячным отрядом казак Чика,—один из ревностнейших сподвижников Пугачева.

25-го марта, у деревни Требиковой, новая толпа бунтовщиков преградила ему дорогу. Войска Михельсона рассеяли ее и отняли находивпияся при ней две пушки. При дальнейшем движении, 26-го числа, он был встречен у деревни Зубовки главными силами Чики и, несмотря на упорное сопротивление мятежников, разбил их на голову и захватил 25 пушек и множество запасов. Уфа была спасена. Михельсон, однако, не остановил своего движения, а пошел к гор. Табинску, куда ускакал Чика. Опасный разбойник был там схвачен собственными казаками и выдан победителю, который отослал его скованного в Уфу.

Вскоре после того, 4-го апреля вступил туда же и сам Михельсон, выслав вместе с тем разъезды во все стороны для восстановления спокойствия в окрестных деревнях.

Около этого времени другие, значительнейшие шайки Пугачева тоже были рассеяны и положение его, повидимому, было отчаянное. Но с кончиною Бибикова (9-го апреля) дела снова приняли дурной оборот. Грозный бунт поднялся в Башкирской области, где предводителем мятежников явился свирепый Салават.

Михельсон, вместе с Фрейманом, старался настигнуть бросавшагося во все стороны Пугачева, но наступившая весенняя распутица и на этот раз помогла самозванцу. Дороги стали непроходимы; люди и лошади вязли в топкой грязи; реки разлились на несколько верст. Фрейман остановился в Стерлитамаке; но Михельсон, несмотря на всевозможные препятствия, продолжал преследование, и около 8-го мая 1774 г. разогнал толпы Салавата, собравнпяся у Симского завода. Отдохнув тут один день, он двинулся далее.

За несколько верст от завода его опять встретили мятежники, предводимые Салаватом и Белобородовым. Михельсон разбил их, отнял у них все пушки и затем поспешил к Уйскому заводу, надеясь настигнуть самаго Пугачева; но вскоре узнал, что он находится уже на Белорецких заводах.

За рекою Юрзенем Михельсон рассеял еще одну шайку и преследовал ее до Саткинского завода. Тут дошло до него известие, что Пугачев, набрав до шести тысяч всякой сволочи, пошел на крепостцу Магнитную. Тогда он решился углубиться в уральские горы, надеясь соединиться с Фрейманом около верховьев р. Яика. В горах ему пришлось двигаться по затруднительным и мало известным дорогам; в опустевших деревнях не было возможности достать необходимые припасы и отряд его, окружаемый многочисленными шайками, находился в постоянной опасности.

17-го мая разъезды Михельсона наткнулись на башкир, стороживших горные проходы. Стянув свой отряд, он, в полной готовности к бою, подвигался вперед и верстах в семи за передними башкирскими караулами встретить главную толпу мятежников, человек в 1 000, под начальством табинского старшины Бектемирова. Башкиры вздумали было атаковать Михельсона, но встреченные сильным огнем с фронта и атакованные в тоже время с фланга и тыла заранее отделенным конным отрядом, бежали, потеряв до 300 человек убитыми.

От захваченных пленных Михельсон узнал, что Магнитная взята мятежниками, но что Пугачева преследует отряд генерал-поручика Декалонга. Тогда он вышел из гор и пошел к Троицкой крепости, надеясь освободить хотя ее от грозящей опасности; но, узнав, что и эту крепость постигла участь Магнитной и что Пугачев, пораженный Декалонгом, отступает к Челябе, бросился вслед за ним... 22-го мая, близь д. Подпиковой (Лягушино тож) он встретил передовые отряды отступающих шаек и стал на перерез их пути, заняв позиции тылом к лесу. Пугачев двинулся было прямо против него, но вдруг повернул на Чербакульскую крепость, обходя позиции своего противника. Фланговым движением Михельсон снова перерезал мятежникам дорогу, но войска его левого крыла, отчаянно атакованные, были приведены в расстройство и даже потеряли две пушки. Тогда Михельсон, взяв по эскадрону изюмских гусар и С.-петербургских карабинеров, ударил на бунтовщиков и мгновенно рассеял их, отняв захваченные его орудия, а с ними вместе и последнюю, остававшуюся у Пугачева пушку.

Преследование продолжалось до ночи. Остатки мятежников укрылись в окрестные леса, потеряв более 1 000 человек. Между пленными был и начальник пугачевской артиллерии Салмин. Кроме пушек, взяты две бочки пороха, весь обоз и много съестных припасов; тут же найдена голубая лента Пугачева.

На другой день Михельсон двинулся к Чербакульекой крепости, усмирил бунтовавших там казаков и присоединил их к своему отряду.

Пойманный из шайки Пугачева объявил, что самозванец ушел к деревне Карас, имея при себе не более 100 всадников. Михельсон двинулся по указанному направлению и, пройдя верст восемь, встретил премьер-майора Жолобова, отряженного генералом Декалонгом для преследования Пугачева после поражения его под Троицкой крепостью. Положено было, чтобы Жолобов шел на Кмитышевский завод, а Михельсон—на Златоустовский. Этим движением они надеялись заключить Пугачева в горах. На Златоустовском заводе Михельсон узнал, что туда приезжало несколько пугачевских эммисаров, указывавших всем охочим людям спешить к Саткину, около которого был главный скоп башкиров. В тоже время он получил от Декалонга приказание: идти к сказанному заводу, чтобы разогнать оттуда башкирские толпы и этим движением лишить Пугачева возможности с ним соединиться. При этом Декалонг обнадежил его содействием не только майоров: Жолобова и Гагрина, но и собственного своего отряда. Однако, содействие это так и ограничилось одним обещанием. Сам Декалонг остался в Челябе, да туда же отозвал Жолобова и Гагрина, без того уже действовавших медленно и нерешительно.

Таким образом, преследование Пугачева предоставлено было одному Михельсону. Вследствие полученного им приказания, он от Златоустовского завода двинулся к Саткинскому, куда и прибыл 27-го мая. Находившиеся в окрестностях последнего завода шайки Салавата и разбойника Анчугала, узнав о приближении войск, бежали: первая — к Симскому заводу, а вторая — к деревне Киги.

У Саткинского Михельсон дал своим войскам, сорок дней безостановочно преследовавших неприятеля, двухдневный отдых. Он был вынужден остановиться, чтобы запастись провиантом и поправить испорченные повозки обоза, не решаясь оставить их в ненадежном месте. По прошествш двух дней, в продолжение которых не имелось никаких известий, ни о Пугачеве, ни о сообщниках его, Михельсон выступил по дороге к Симскому заводу (30-го мая). Услышав о его приближении, Салават разграбил и зажег завод, а сам перешел р. Ай и остановился на правом её берегу, в горах, где Пугачев, избавясь от погони Гагрина и Жолобова, успел с ним соединиться. Мятежники решились воспрепятствовать Михельсону произвести переправу и уничтожили мосты на р. Ай.

Оставив Симский завод в стороне, Михельсон двинулся за Салаватом и, подойдя к р. Ай, приказал пятидесяти казакам своего отряда переправиться вплавь, взяв с собою на лошадь по одному егерю. Башкиры бросились было на них, но были рассеяны пушечными выстрелами, и затем, под прикрытием этого передового отряда, переправились и остальные войска Михельсоновы; порох перевезла конница, а орудия переволокли по дну реки на канатах. Атака, последовавшая за переправою, кончилась, как обыкновенно, поражетем мятежников. Во время преследоватя они потеряли до четырехсот человек убитыми. Пугачев, Белобородов и раненый Салават едва успели спастись.

Намереваясь довершить поражете мятежников, Михельсон направился за ними к д. Киги, куда они бежали, надеясь соединиться там со скопищами разбойника Анчугала. Во время преследования, ночью (2-го июня) передовые войска, под командою капитана Карташевского, были окружены шайкою Салавата; но своевременное прибывшее подкрепления выручило их из опасности. Мятежники были рассеяны несколькими выстрелами. Одна часть конницы послана была для преследования бегущих, а другая, которую вел сам Михельсон, подвигалась вперед с большими предосторожностями; пехота шла в некотором расстоянии позади, прикрывая обоз. Предусмотрительность начальника и знакомство его с тактикою мятежников избавили отряд от большой опасности. Три значительные толпы, при которых находился сам Пугачев, внезапно появились в тылу и атаковали прикрытие обоза. Тогда Михельсон немедленно послал приказание передовой кавалерии вернуться, а сам, с бывшими у него под рукою всадниками, помчался на выручку пехоты, упорно оборонявшейся против наседавших на нее мятежников. Прибытие остальной кавалерии окончательно решило дело: расстроенные пугачевцы бежали и были преследуемы на расстоянии пяти верст. Узнав вслед затем от пленных о намерении Пугачева идти к Уфе, Михельсон поспешил пресечь ему дорогу и, встретив (5-го июня) бунтовщиков, снова разбил и разогнал их.

Однако, при всех блестящих успехах Михельсон сознавал необходимость прекратить на время свое преследование. Больные и раненые собственного отряда, число которых значительно увеличилось, должны были быть сданы в надежное место; где-нибудь надо было также оставить захваченных им пленных, только замедлявлшх его движения; наконец, запасы, особенно боевые, совершенно истощились: оставалось только по два патрона на человека. Все эти причины побудили его остановиться на несколько дней в Уфе, чтобы там запастись всем для отряда необходимым.

После этого кратковременного отдыха Михельсон, как только открылась возможность, вышел из Уфы на новые поиски. Двигаясь через Бирск, по направлениюо к Сарапулу, он начал снова встречать значительные, преимущественно башкирские, шайки. Приходилось терять время на рассеяние их и, кроме того, беспрестанно останавливаться для восстановления переправ, всюду уничтожаемых пугачевскими шайками и местными жителями, сочувствовавшими им.

Постоянно задерживаемый всеми этими препятствиями, Михельсон только 2-го июля мог достигнуть Камы, через которую и переправился около села Каракулина. Эта переправа опять сильно задержала его, так как все перевозочные средства были или истреблены, или увезены мятежниками.

Между тем Пугачев, не стесняемый теми затруднениями, которые понудили его преследователя остановиться в Уфе, бросился на север. Завладев пригородом Осою, он разграбил и сжег его и переправился (23-го июня) на правый берег Камы. Здесь несколько заводов было тоже опустошено им. Скопище его постоянно усиливалось новыми толпами, которые столько же содействовали его движению, сколько препятствовали преследованию Михельсона. Никем не задерживаемый, он устремился на Казань.

О переправе самозванца через Каму Михельсон узнал только 27-го июня, но сам он мог перейти на правый берег только через шесть дней после этого. Совершив переправу, он немедля двинулся к Казани и 11-го июля находился в расстоянии около 65-ти верст от неё. Люди и лошади в его отряде были сильно утомлены предшествовавшими переходами; несмотря на то, он продолжал путь свой, сознавая всю важность своевременного прибытия к угрожаемому городу. В это время Пугачев уже ворвался туда и шайки его предавались всевозможным неистовствам. Страшная участь грозила и Казанской крепости, куда укрылись все местные чиновники и множество дворян, но избавитель был близок.

Отойдя 20 верет от места привала, Михельсон вторично был принужден остановиться, хотя уже до него начал доноситься гул пушечных выстрелов со стороны Казани. Как ни привычны были его люди к форсированным маршам, но им необходимо надо было дать собраться с силами для последнего перехода, так как до Казани оставалось еще слишком 40 верет. Отдохнув всего один час, Михельсон двинулся далее. Встреченная им на дороге толпа мятежников была рассеяна; но бежавшие успели предупредить Пугачева о его приближении. На этот раз самозванец решился встретить своего грозного врага лицом к лицу: он собрал свои многочисленные толпы и занял позиции в 7-ми верстах от Казани, около села Царицына.

Михельсон, подойдя к расположеннию мятежников, решился немедленно атаковать их. Сам он двинулся на центр позиции, отрядив против правого крыла мятежников своего храброго сподвижника, мaйopa Харина, а против левого — майора Дуве. Атака на центр, прикрытый болотистою местностью, встречена была сильным огнем главной батареи Пугачева; огонь этот, однако, не поколебал храбрости атакующих: батарея была взята и защитники ея обращены в бегство. Нападение на левое крыло мятежников было столь же успешно; но Харин, задержанный жестоким огнем и встреченный весьма сильными скопищами, очутился в положение весьма опасном. К счастью, Михельсон, разделавшись с стоявшими в центре мятежниками, вовремя подоспел к нему на выручку. Опрокинутые на всех пунктах пугачевцы бежали, потеряв 800 человек убитыми и 7 пушек. Преследовать их было нельзя, так как уже стемнело и, к тому же, войскам крайне необходим был отдых.

Переночевав на поле сражения, Михельсон на другое утро (13-го июля), двинулся к Казани; но, дошедши до Арского поля, снова встретил толпы бунтовщиков, намеревавшихся преградить ему сообщение с казанским гарнизоном. Михельсон, успел дать знать коменданту крепости о своем приближении и в то время, когда сам он отражал нападающие на него скопища, генерал-майор Потемкин, вышедши из крепости, ударил на них с другой стороны. Мятежники были отброшены и ушли за р. Казанку, в с. Сухую-Реку. Михельсон остался ночевать на поле битвы; но на другой день получил известие, что Пугачев, подкрепившись новыми толпами, вероятно, привлеченными надеждою на богатую добычу в Казани, хочет опять сделать на него нападение.

15-го июля, действительно, открыто было приближение мятежных полчищ. Число бунтовщиков, по слухам, простиралось до 25-ти т.; но Михельсон привык не смущаться их многочисленностью и, взяв себе в подкреплете 150 человек из войск Потемкина смело пошел на встречу самозванцу. Встреча последовала около того же места, на котором мятежники были разбиты 12-го числа. На этот раз многочисленная шайка Пугачева дралась особенно упорно и дело было окончено только атакою, произведенною самим Михельсоном, во главе резерва, состоявшего, впрочем, всего из нескольких десятков всадников. Мятежники расстроились и побежали, преследуемые майором Хариным.

Последствием этого сражения, кроме огромных потерь, понесенных мятежниками, было освобождение нескольких тысяч казанских жителей, захваченных башкирами и другою разбойничьей сволочью.

Клевета, взведенная на Михельсона, будто он преднамеренно замедлил свое прибьте к Казани для того, чтобы дать время мятежникам разграбить город, а потом самому поживиться отнятою у них добычею, — клевета эта опровергается самими фактами. Мы видели, что только крайняя необходимость заставила Михельсона остановиться в Уфе и, таким образом, выпустить из виду самозванца, за движетями котораго, и вообще, уследить было весьма трудно. Особенных опасений за Казань Михельсон тоже не мог иметь. Ему ли, привыкшему с своим малочисленным отрядом поражать многочисленные скопища мятежников, —ему ли можно было ожидать, что Казань, где имелось до 1 500 войска, с достаточною артиллерией, не сумеет отстоять себя, хотя бы в течение нескольких дней? Тем не менее, едва получив достоверные сведения о движении мятежников к этому городу, он делает со своим измученным отрядом переход в шестьдесят верст и затем немедленно вступает в бой с неприятелем, расположившимся на крепкой позиции. Это ли назвать преднамеренною медленностью?... Но зависть и недоброжелательство не всегда справляются с логикою.

Пугачев, разбитый под Казанью, перенес, как известно, деятельность свою на правое побережье Волги. Несколько отрядов послано было для его преследования; в том числе и отряд Михельсона (около 800 чел.), остававшиёся в Казани только короткое время для снабжения себя необходимыми запасами и подкреплениями.

Еще более месяца свирепствовал самозванец и при содействии черни постоянно ускользал от преследовавших его войск. Побывал он в Ядринске, Алатыре, Пензе, Саратове, обозначая путь свой страшными грабежами и убийствами. Но то были уже последние его успехи. С уроном отбитый от Царицына и узнав в тоже время о приближении правительственных отрядов, он бежал к Черному Яру; но в 150-ти верстах от Царицына был настигнут Михельсоном (25-го августа) и совершенно разбит.

Несмотря на быстроту бегства мятежников, Михельсон уже не выпускал их из вида и в 25-ти вер. от Черного Яра нанес им новое, окончательное поражете. Вся шайка Пугачева рассыпалась и сам он, с несколькими приближенными, едва успел спастись, переплыв на лодке на луговой берег Волги, где вскоре после того был схвачен и выдан посланному для его поимки Суворову.

Блестящие заслуги Михельсона при усмирении пугачевского бунта были щедро награждены императрицею. В письме своем, от 23-го июля 1774 г., к генерал-майopy Павлу Сергеевичу Потемкину (заведывавшему секретными коммисиями по открытии виновных в мятеже), она, между прочим, пишет:

“... ожидала я с нетерпеливостью известия о приходе господина Михельсона в Казань с решительным сего дела оборотом, полагая надежду на помочь Всевышнего, толь много Россию милующего во всякое время”.

“Вчерашной, 22-го числа июля, чрез адъютанта вашего Мартыновича, уведомилась я, что надежда моя не щетна была и что Казань, по десятичасовном злом страдании в руках варваров, освободилась соединеньем вашим с господином Михельсоном, и что вы имеете упованье, по приближении тех войск, кои к вам на сикурс идут, нанести злодеям наивящее истребление, в чем Бог да поможет вам. Господина подполковника Михельсона я вчерашной же день пожаловала полковником; всему же, с ним бывшему деташементу жалую треть не в' защет; о чем указ сего же дня подпишу в военную коллегио, и вы всех и каждого, коего усердья вы засвидетельствуете, можете обнадежить, что усердные и ревностные труды их щетно не останутся. Мое намерение есть, я от вас не скрою, наградить деревнями всех тех, кои во всякой другой войне кресты бы заслужили.... Да сверх того прикажите весь деташемент Михельсонова одеть и обуть на мой щет”. Согласно высказанному в этом письме намерению, императрица пожаловала Михельсону тысячу душ крестьян в Витебской губерни. Но так как заслуги его, при усмирении бунта, безусловно выходили из общего разряда, то этой наградой императрица не ограничилась. Из приведенного письма её мы видим, что весь деташемент Михельсона заново одет, обут и награжден третным жалованьем; начальник же произведен в полковничий чин. Сверх всего этого, Михельсону пожалован орден св. Геория 3-го класса, значительная сумма денег и ему же вверено командование сперва кирасирским военного ордена (1775 г.), а потом лейб-кирасирским полком (1776 г.).

III.

Через четыре года по окончании пугачевского бунта, Михельсон, в один и тот же день (22-го сентября) пожалован чином генерал-мaйopa и орденом св. Александра Невского, а в 1781 г. наименован премьер-майором лейб-гвардии Конного полка.

22-го сентября 1786 г. он был произведен в генерал-поручики и в этом чине, в 1788 и 1789 годах, начальствовал корпусом в армии генерал-аншефа Мусина-Пушкина, действовавшей против шведов.

При неожиданном известии в Петербурге о неприязненных намерениях короля Густава III, Михельсон был первый, посланный императрицею Екатериною, для принятия начальства над войсками, разбросанными в Финляндди. Предусматривая намерете неприятеля овладеть крепостью Нейшлотом, он предупредил его, послал туда достаточно сильный отряд, а потом пошел к Вильманстранду. Узнав, что шведы укрепились на берегу реки Пардакоски, Михельсон выбил их оттуда и стал в выгодной позищи у Давидова, левее Вильманстранда.

Следующую кампанию (1789 г.) он открыл удачными действиями в окрестностях Вильманстранда и, перейдя границу при урочище Вешера, 31-го мая, после жаркого сражения разбил на голову и рассеял укрешдашйся при д. Киро отряд шведских войск, последствием чего было занятие м. Христины.

На другой день Михельсон выступил по дороге к Сен-Михелю и атаковал неприятельское укрепление, защищавшее переправу Парасальми, но был отбит. Дело было весьма упорное и под Михельсоном убита лошадь. Получив подкрепление, он возобновил атаку (7-го июня) и на этот раз удачно: шведы принуждены были оставить не только парасальмский пост, но и С.-Михель. Дальнейшему принятие им участия в военных действиях в Финляндии воспрепятствовала болезнь; однако, получив облегчение, он еще в том же году отправился в армию, действовавшую против турок, и, приняв начальство над стоящим у р. Прута обсервацюнным корпусом, прикрывал, со стороны Измаила все действия главной армии против крепостей—Аккерман и Бендеры.

В 1790 г., по заключении с Швецией мира, императрица пожаловала Михельсону знаки ордена св. Александра Невского, украшенные бриллиантами. Это была последняя награда, полученная им в царствование Екатерины, и он до самой её кончины жил в Петербурге, числясь в л.-гв. Конном полку.

Император Павел, вскоре по своем воцарении, произвел Михельсона в генералы от кавалерии и назначил шефом Глуховского кирасирского полка, который потом с 31-го октября по 13-е февраля 1800 г. назывался кирасирским Михельсона.

Большую часть означенного времени Михельсон командовал корпусом, стоявшим в Подольской губернии и входившим в состав армии генерала Гудовича; а 13-го февраля 1800 г. ему поручено было управление Крымским полуостровом и начальство над Смоленским драгунским полком, который до царствования императора Александра I носил название драгунского Михельсона.

Император Павел весьма благоволил Михельсону и часто удостоивал его рескриптами, даже собственноручными, большею частью на немецком языке.

Император Александр I, в день своей коронации, пожаловал Михельсону, вторично, алмазные знаки ордена св. Александра Невскаго; в 1803 г. повелел ему быть белорусским военным губернатором, а в 1805 г., во время приготовления к войне с Наполеоном, вверил ему начальство над армией, собранной на западной границе в числе 9 000 чел. и состоявшей из корпусов: Беннингсена, графа Буксгевдена и Эссена.

По утвержденному между Poccией и Австрией плану военных действий, Михельсону было поручено вступить, в начале сентября, в прусские владения и идти с беннингсеновым корпусом в северную Германию, отправя Буксгевдена и Эссена на соединение с армией Кутузова, в Моравии.

План этот был в последствии отменен и самому Михельсону не удалось сразиться с французами. Перед аустерлицким сражением корпус Беннингсена послан был в Богемию, а Михельсону велено было возвратиться в Россию и принять начальство над резервами, расположенными в западных губерниях.

Нетерпеливо желавший сразиться с французами, старый воин был глубоко огорчен этим удалением от театра военных действий. Говорят, что перемена назначения так на него подействовала, что при известии о ней он упал на стул и залился слезами.

Однако, эта, вошедшая в плоть и кровь его, потребность военной деятельности была удовлетворена в следующем же 1806 г. (в апреле) назначением его главнокомандующим днестровскою армиею, собранною против турок.

В каком состоянии находилась эта армия, можно видеть из донесений генерала князя Долгорукова, посланного государем для осмотра вверенных Михельсону войск. Безпрерывные почти войны и сопряженные с ними громадные затраты не могли не отозваться на всей военной организации государства. Так, войска, назначенные для похода в Турцию, еще в конце июня 1806 года, далеко не досчитывались в рядах своих комплектного числа людей и лошадей; во многих полках не доставало значительного количества ружей, ранцев, шинелей; артиллерия и подвижные магазины находились в самом неудовлетворительном состоянии. Вся тяжесть забот по приведению армии в боевое состояние легла на плечи 67-ми-летнего старца, к тому же расстроенного здоровьем. Но, несмотря на бесконечные препятствия и затруднения, Михельсон бодро принялся за дело и из всеподданнейших писем князя Долгорукова видно, что уже в августе пехотные полки все почти приведены были в такое состояние, что могли выступить в поход. Среди неусыпных трудов своих, Михельсон смущался только тою мыслью, чтобы у него не отняли командования над армиею, когда настанет время действовать. Вот что по этому поводу писал князь Долгоруков во всеподданнейшем письме своем от 8-го августа 1806 года:

(Перевод с французского): "Генерал Михельсон продолжает делать смотры полкам; добрый старик этот старается изо всех сил; несмотря на слабость здоровья, он неутомим. Одно только мучит и сильно безпокоит его—это опасение, чтобы у него не отняли начальства над армиею, когда необходимо будет действовать. Он с горестью говорил мне об этом, припоминая, что с ним перед этим случилось. Я долгом считаю сообщить об этом вашему величеству для того, чтобы вы могли его успокоить, в случае если намерены удержать его на нынешнем месте, так как безпокойство это сильно вредит его здоровью".

Опасеня Михельсона не оправдались и ему во главе оргнизованной им же армии пришлось еще раз, лицом к лицу, встретиться с неприятелемъ.

По ограниченному числу регулярных войск, назначенных для действий в Турции и вследствие ходатайства самаго Михельсона, ему разрешено было, по примеру прежних войн, набирать волонтерные полки из молдаван, валахов, сербов, болгар и греков. В продолжение двух первых походов этой войны составилось, таким образом, шесть волонтерных полков три конные и три пешие.

Военные действия против турок должны были открыться в конце октября, но быстрый и неожиданный разгром, нанесенный около этого времени пруссакам при Йене и Ауерштадте заставил государя отделить от молдавской армии часть войск на западную границу.

Всего 30 000 человек осталось в распоряжении Михельсона. С ними он перешел, около 20-го ноября, на правый берег Днестра, По малочисленности наших войск, действия их конечно не могли быть особенно решительны и успешны; однако, в течение ноября и декабря Михельсон занял Хотин, Бендеры, Килию, Акерман, Бухарест и обложил крепость Измаил. Кроме того, он завязал связи со всеми хрисианскими обитателями Турции, сознавая, какую пользу может принести его слабой армии диверсия, произведенная ими внутри страны. Особенно же старался он содействовать сербам, в то время уже поднявшим знамя восстания и предводимым Георгием Черным.

Во время пребывания армии на зимних квартирах, в исходе 1806 и начале 1807 года, Михельсон принимал деятельные меры к пресечению болезней, сильно развившихся в войсках вследствие перемены климата, пищи и переходов, совершаемых в ненастное время, по вязкой грязи, от Днестра к Дунаю. На правильную организацию снабжения войск продовольствием тоже обращено было им строгое внимание: в разных местах расположены были запасные магазины, пополнявшиеся, как подвозом из России, так и местными средствами.

Что касается до пополнения убыли в людях, то в этом отношении Михельсон встретил всего более затруднений. Война с Наполеоном в восточной Пруссии так озабочивала наше военное министерство, что оно мало обращало внимания на действия и требования Михельсона. Привозимые от него депеши по несколько дней оставались нераспечатанными.

Наконец, весною 1807 г., отправлено было к нему четыре донских полка, около 9 000 рекрутов из кременчугского депо и часть киевской и полтавской милиции, которая и употреблена была Михельсоном, частью в виде резерва, остававшагося на Днестре, частью для занятия днестровских крепостей, из которых гарнизоны двинулись в дунайские княжества. Желая усилить армию, Михельсон издал прокламацию к поселенным за Дунаем, а частью рассеянным в Молдавии, Валахии и Бессарабии запорожцам, приглашая их соединиться с русскими войсками. По обнародовании этого объявления, явилось из Браилова в лагерь под Измаилом 130 некрасовцев и составили первое основание устьдунайского казачьего войска; через несколько месяцев число их возросло до 1 150 человек.

Крепости: Бендеры, Акерман и Килия приводились в лучшее оборонительное состояние. Буджакских татар старались удерживать в спокойствии и старшинам их посылались подарки: лисьи шубы, серебрянные часы и т. п.

К открытию военных действий в феврале 1807 г. войска, вверенные Михельсону, возросли до 38 500 человек. Сил этих, однако, было недостаточно для предпринятия решительных действий и потому Александр I предписал Михельсону ограничиваться действиями оборонительными и удержанием за собою левого берега Дуная, так как бывшая тогда в полном разгаре война с Наполеоном не дозволяла усиления молдавской армии. Но для того, чтобы иметь возможность ограничиваться пассивною обороною, Михельсон считал необходимым прочно утвердиться в дунайских княжествах и достигнуть этого можно было, по его мнению, только посредством овладения Измаилом. К этой то цели и направилось его внимание.

Осада Измаила поручена была корпусу Мейендорфа, который подошел к этой крепости в начале марта; но надежды на скорое овладение ею не оправдались, благодаря храбрости и и искусству начальствовавшего в ней Паши-Пегливана. Пока Мейендорф занимался осадою, Михельсон с корпусом Милорадовича двинулся к крепости Журжи; нанес в окрестностях её несколько поражешй турецким войскам и тем воспрепятствовал им подавать помощь гарнизону Измаила.

Измаил, однако, держался упорно и осада мало подвигалась вперед, особенно вследствие неимения тяжелых орудий. Михельсон, недовольный этой медленностью и считая ее последствием недостатка предприимчивости со стороны Мейендорфа, сам, 12-го мая, отправился из Бухареста к Измаилу, надеясь присутствием своим ускорить сдачу крепости. Однако, по прибытии на место, он убедился, что без осадной артиллерии ничего нельзя сделать; на приступ же он не решался, считая войско свое слишком малочисленным. Попытки выманить турецкую армию из крепости тоже не увенчались успехом и все действия сводились к отбитию вылазок, которые весьма часто совершались предпршмчивым Пегливаном.

Между тем военные события в Пруссии приняли невыгодный для нас оборот, последствием которого было заключение тильзитского мирного договора. По договору этому Наполеон, между прочим, принимал на себя посредничество в примирении России с Турцией. Вследствие этого государь повелел Михельсону предложить верховному визирю перемирие, которое и было заключено 12-го августа 1807 г. в г. Слободзее.

Маститый главнокомандующий не дожил до этого времени. 5-го августа, т. е. за неделю до окончательного заключения перемирия, он скончался в Бухаресте. Тело его было отвезено в Россию и предано земле, в пожалованном ему императрицею Екатериною белорусском имении близ города Невля, Витебской губ., в селе Иванове.

IV.

Иван Иванович Михельсон, окончивший свое поприще в чине генерала от кавалерии и кавалером ордена св. Андрея Первозванного (пожалованным ему в 1806 году) может считаться одним из типов тех доблестных “служилых людей”, в которых Poccия никогда не ощущала недостатка.

По лихой храбрости и юношеской пылкости, его ближе всего можно приравнять к современному ему прусскому герою Блюхеру (генералу Vorwartz как называли его руссме солдаты). Многочисленные раны, полученные им в младших чинах, свидетельствуют о том, что он всегда находился в самом пылу боя и себя не жалея. Даже при конце боевого поприща Михельсона, во время турецкой войны 1807 г., эта блистательная храбрость увлекала его, 67-и летнего старца, не только за пределы благоразумия, но и за пределы исполнения обязанностей главнокомандующего. Во время осады Измаила, постоянно тревожимой турецкими вылазками, Михельсон, нередко сам, обнажив саблю, бросался во главе своей кавалерии на дерзкого неприятеля. Неутомимая деятельность его и настойчивость всего блистательнее проявилась во время пугачевщины и увенчались такими результатами, которые обессмертили имя Михельсона.

Только обладая такими качествами, каковыми обладал он, можно было успешно действовать против стоглавой гидры мятежа 1774 года.

С необычайною личною храбростью и деятельностью Михельсон соединял благодушие, приветливость со всеми и замечательную заботливость о своих подчиненных. Как он смотрел на русского солдата —это видно из всеподданейшего письма его из Тульчина, от 25-го июня 1806 года. Письмо это было написано по поводу изъявленной высочайшей воли, чтобы во время компании не было прибавочного по военному времени обоза и солдатских артельных повозок. Отстаивая необходимость, особенно последних, Михельсон, между прочим, пишет:

“Не осмелился бы я, всемилостивеший государь, так далеко распространяться сим всеподданнейшим моим представлением, если бы не истинное yceрдие мое меня к тому влекло, и ежели бы не только долговременный опыт собственный, но и опыты веков не доказывали истину, что первым предметом в военном деле есть: уважать на свойства и нужды солдата. Свойства российского солдата есть не страшиться ни трудов, ни дисциплины, ни многочисленнейшего неприятеля, но невыгоды и недостатки, без таковых причин, кои сам он знает необходимыми, не терпит. Противу первых он тверд и храбр и в напряжениях к победе опасностей не знает; а от последних рождается неудовольствие, унижается дух и клонится в разрушении дисциплины”.

Государь уважил ходатайство старого, опытного воина, и молдавской армии, сравнительно с другими, разрешено было иметь значительнейшее количество обоза.

В заключение должно прибавить, что материалы для биографии Ивана Ивановича Михельсона весьма еще скудны и что в представляемом нами опыте его жизяеописания много пробелов. Желательно бы было, чтобы те лица, которые обладают сведениями, которые могут бросить более яркий свет на личность Михельсона, как человека и как солдата, поделились ими с многочисленными читателями “Русской Старины”.

И.И. Ореус.

Портрет Михельсона. 1803-1805.

Ко времени пребывания Михельсона в Белоруссии в 1803-1805 гг., относится снятие с него портрета. Портрет поясной, писан маслянными красками на холсте; точная с него гравюра, исполненная резцом талантливаго художника, академика И.П. Пожалостина и отпечатанная в Париже, прилагается к этой книге “Русской Старины”.

Подлинный портрет был подарен Михельсоном правителю его канцелярии и другу Михаилу Степановичу Жуковскому, которого он искренно уважал и любил (ум. тайным совйтником в 1836 г.). Портрет этот принадлежит ныне превосходному собранию живописных портретов замечательных русских людей—князя А. Б. Лобанова-Ростовского, которому подарен С.М. Жуковским.

Так как портрет Михельсона до сих пор не был никогда издан, то гравюра И.П. Пожалостина является весьма полезной и необходимой, впервые воспроизведя перед нашими соотечественниками открытые, дышащие умом, выразительностью и отвагой черты лица доблестного воина.

Из очерка г. Ореуса мы видели, что, несмотря на преклонный возраст и тяжкие раны, Михельсон до последнего дня жизни сохранил бодрость и энергию; это был воин по страсти: на Дунае, незадолго до кончины, нередко случалось, что лихой старец, Михельсон, в виду схватки какого-нибудь легкого кавалерийского отряда с турками, выхватывал у конвойного казака пику и сам бросался к атаку, совершенно забывая, что обязанности главнокомандующего должны бы в нем сдерживать страсть к личному участию в бою.

Таков был Михельсон, и портрет его красноречиво говорит о свойствах его души и сердца.

Ред.

---

Источник: Ореус И.И. “Иван Иванович Михельсон, победитель Пугачева. 1740-1807”. Русская старина, 1876. – Т. 15. – № 1 (Январь)