Описание событий в Грузии и Черкесии по отношению к оттоманской империи от 1192 года по 1202 год хиджры (1775 — 1784 гг).

Переведено с Турецкого.

Историограф Турецкой империи, нынешний министр юстстции, Джевдет-паша начал издавать свою „Историю Турции" в первые дни царствования султана Абдул-Меджида. Двенадцать томов in 8°, последний из которых появился в печати в 1885 году, обнимают собою период между 1774 и 1825 годами, период упорной и до сих пор продолжающейся борьбы Турок за свое существование, начавшейся после слишком продолжительного для чести и спокойствия христианской Европы першла военных успехов мусульманских завоевателей. К числу главных исторических событий, описанных Джевдетом-пашою, принадлежат, таким образом, и грозные столкновения Турции с нашим отечеством.

Я избрал для перевода ту часть этой истории, которая состоит из описания Кавказских дел и потому представляет наибольший интерес для Русокого читателя. При этом, чтобы ознакомить его с Mиpoвозрением Турецких историков, с манерою и даже, до некоторой степени, с самим стилем их описаний, я счел не бесполезным держаться в переводе как можно ближе подлинника и сохранить все Турещкие названия чинов, должностей, частей войска и даже некоторых предметов, речений, молитв, обрядов и пр., объяснив их значение в многочисленных примечаниях.

В картинах, которыя рисует Турецкий историк, хотя и в не колько смягченной форме, является тоже чувство фанатической ненависти и озлоблетя против Poccии, тоже старается обвинять ее по всем пунктам (оставляя право за непогрешимою, в его глазах, Турцией), какими запечатлены страницы произведений его предшествеиников Наимы, Васифа и других.

Оскорбленное самолюбие вследствие утраты прежней славы и прежнего влияния на судьбу народов, утраты, наконец, части завоеваний в Европе, Азии и даже в Африке, не может до некоторой степени не оправдывать и не представлять естественным такое настроение в писателях народа, стоящего, во всяком случае, на низших ступенях цивилизации. Можно ли, со всею строгостью, осуждать такое их настроение, если сопоставить его с тем, которое водит пером не каких-либо газетных кореспондентов, но пером большей части летописцев Запада? Величие Росcии не дает спать и колет глаза нашим соседям, которые в досаде своей обзывают его продуктом нашей алчности, нашего насилия, наших интриг. В каждом движении Poссия, заботится ли она об ограждении своих границ, о распространении своей торговли, о защите своих иноземных единоверцев, западные историки, нисколько не менее Турецких, усматривают затаенные замыслы, посягательство на независимость соседей, стремление к захватам и вытеснениям; в каждом успехе России они видят влияние рубля; при каждой её неудаче они ликуют и рукоплещут и стараются вызвать коалицию, чтобы по крайней мере унизить, если не стереть с лица земли, северного колосса, им ненавистного.

Представляемый мною отрывок из „Истории" Джевдета, кроме данных, в общих чертах более или менее нам неизвестных, заключает в себе подробности, почерпнутые автором, как увидит читатель, из рукописного журнала одного Турка, бывшего в самом лучшем положении для ближайптого изучения Абхазских берегов и событий того времени.

1886 г. М. Гамазов.

Cобытия в Гюрджистане и Дагестане

В 22 году Хиджры (= 642 г.), во время хплифатства блаженного Омара (да будет он угоден Богу!), Сэрака-бэн-Амру. [главнокомандующий] мусульманских войск, воевавших Иран, после покорения Азербейджана, отрядил Бэкир-бэн-Абдуллаха и Абдуррахмана-бэн-Рабия для завоевания Албании, как назывался тогда Дагестан. Бэкир-бэн-Амру, послал Абдуррахмана с передовыми войсками, сам двинулся вследд за ним в Албанию. Когда подступили они к, Ширвану, правитель страны Шахриар из рода царей Фарсийских (Персидских), пришел к ним с просьбой о пощаде, обязуясь за это удерживать от вторжения и безчинства Алан и Хазаров, народов Тюркского племени, живших на северной стороне Джебени-Кавказа. Донесли об этом Сэрак, который, найдя предложение выгодным, довел его до сведения блаженного Омара; халиф дал свое coгласие, и на этом условии Шахриар получил пощаду. А по смерти Сэраки. Абдуррах-ман-бэн-Рабия, назначенный на его место, завоевал многое множество мест в Дагестане, обратил жителей их в мусульманскую веру, взял подать с государей Гюрджистана и затем заключил мир.

Кавказ 1774-1728 гг.

Когда распространилась весть о новых победах этих в Дагестане, и стали, вместе с тем, ходить в народе священные предания (хадисы) о святости Дербента, овладение которым считали кроме того необходимым для ограждения спокойствия и тишины южных владений, то почетные и знаменитые лица вооружились для священной войны и многочисленными отрядами двинулись в ту сторону.

В Джеханнума разсказано, как, во дни Бэни-Уммиа воевал те страны Муслимэ-бэн-Абдул-Мелик; как жители их приняли Ислам, как он взял Дербент и завоевал многие места на север оттуда; как Мухаммед-бен-Езнид, из потомков Вехрам-Чубина, правивший Ширваном, и Тимур-капу, повелевали окрестными странами на целый месяцъ пути расстояния. Но в 180 г. Хиджры (=796 г.) Хазары завладели Дербентом. Мусудьмане были разбиты, приняв в деле этом мученический венецъ в числе, ста сорока тысяч - случай небывалый до того времени в мусульманском мире.

Хазары - сокращенное назваше Хавазар - большое колено Тюрк ского племени, повелевали берегами Хазарского моря, получившего от них свое название. Море это принимало постепенно наименования народов, в разные времена заселявших берега его; так оно носило назваше Каспийского, Булгарского, Дейлемского, пока наконец за ним осталось наименование Хазарского, как было сказано, от народа Хазаров. У нас неправильно называют его Хазазским морем (Бахри-хазаз).

Шах Аббас, для привлечения к себе жителей Северного Дагестана, постоянно посылал ханам и бекам его халаты и подарки; на этом то основании Аджемы и привыкли считать Дагестан своею провинцией. Дагестанцы же, с своей стороны, принимая подарки эти за приношения и за некоторого рода дань, в тех случаях когда, по каким бы то ни было причинам, они высылаться не могли, бросались грабить Иранские земли; так что, когда, вследствие появления Афганов, в стране Аджемской пошли смуты, Дагестанцы, вторгнувшись с Севера в Ширван и Рэван под тем предлогом, что они не получили в тот год своего обычного дара, разграбили товары большего числа Русских купцов.

Русским, захватившим посреди этих неурядиц, на земле Аджемов владения Дэмир-капу, в силу заключенного ими в последнее время мирного договора с Тахмасип-шахом, уступлены были во владение крепость Дербент, Баку и провинции Гилан, Мазандэран и Астрабад. Но так как водворение Русских в тех краях противно было интересам высокого правительства, по смыслу стихов: “отвращать беду следует пока она еще не обрушилась”, то высокое правительство, во дни султана Ахмеда, как объяснено было в предисловии к этой книге, поспешило завладеть столицей Гюрджистана, Тифлисом, посадило от себя правителя в Шемаху, центральный город Ширванской области и, построив крепость Фаш на берегах Черного моря, к которым посланы были им, для их описания, чиновники и инженеры, открыло оттуда путь в Тифлис и облегчило тем доставление в Тифлис и Дагестан оружия, подвозимаго флотом в Фаш. Но явившийся вслед за тем Надир-шах возвратил Персии все земли, захваченные как Россией, так и высоким правительством. Что же касается жителей Дагестана, то так как они храбрейше и отважнейше из всех племен Кавказа, Надир-шах не успел распространить на них своего влияния и претерпеть даже в стране той сильное поражение.

После Надир-шаха боспорядки в земле Аджемской возгордились с новою силой, и жители стран этих, естественным образом, прибегли к покровительству высокой монархии, так что в царствование султана Махмуда I, задумано было даже овладеть Дагестаном. Эту мысль питали до самого времени султана Хамид-хана, и хотя предполагалось употреблять всевозможные усилия, чтобы привлечь на свою сторону племена Кавказские и приготовить из итого элемента силу против Русских; но кроме того, что обстоятельства не поблагоприятствовали этим видам, сами люди, стояышие в то время во главе правительства, кяк по понятиям своим, так и по действиям не способны были исполнить дела подобной важности.

Приведем здесь некоторые события, почерпнутые нами в архивах, в которых мы искали подтверждение факта этой борьбы.

В продолжение споров с Россией по поводу Крыма, повелено было стараться привлечь и задобрить Кабартайцев.

Малый Кабартай искони подчинялся России; Большой же Кабартай, Кайнарджийским договором, оставлен был в распоряжении Крымского правительства. Его величеству Абдул-Хамид-хану доносили таким образом: нам неизвестно, уступили ли Крымцы Кабартай России, а так как высокое правительство находится с Россией в мирных отношениях, то если мы будем стараться привлечь и задобрить Кабартайцев, мы нарушим условия трактата; к этому будет приступлено только в случае открытия кампании. Странное небрежение! Лица, носившие название министров великого правительства, и не ведали, в какой угол заброшен, в чьих руках остался член, силою обстоягельств отторгнутый от тела империи! Не знали они, что Pyccкие, с того времени, не только водворились в Кабартайской земле, но и начали уже простирать на нас свои захватывания.

Но вот еще странное обстоятельство: когда таким образом Pyccкие овладели Кабартаем, Черкесские племена, державшиеся нашей стороны, боясь подвергнуться той же участи, прибегли к защите и покровительству высокой монархии. Хаджи-Исмаил, посланный Кызыл-бея, начальника племени Бесни, и Хаджи-Мухаммед, поверенный Арслан-бея, старшины Тимур-кейского племени, прибыв в столицу, представили дело в следующем виде.

Как Кабартайцы, так и другие Черкесские племена, старшие слуги высокой монархии, до самых дней султана Баязида, служили ему, как конное войско, в мире и войне. После того при свидании с Баязид-ханом, великий Хаджи-Гирей-хан просил его, чтобы он сказанный племена отдал ему в раепоряжение; просьба его была уважена, и с тех пор племена эти всегда служили ему. Малый Кабартай Русские сначала, тем или другим путем, привлекли на свою сторону, а в последствии подчинили его себе уже силою; и так как Черкесы боятся, чтобы дело наконец не дошло и до них, то они и ищут покровительства высокой монархии и ни за что не подчиняются России; а жители Чечни, входящей в состав Дагестана и отстоящей от Кабартая на четыре часа пути, по причине своей глубокой религиозности, ведут даже войну с Россией. Из среды своей они в состоянии вооружить до ста тысяч человек и еслибы когда-нибудь высокая монархия показала им свою благосклонность, они сделались бы рабами её.

Просьбу свою изложили они в этих выражениях на бумаге, в донесении, которое по этому предмету повергнул Садри-аазам к стопам его величества. Сановник этот выразил свое мнение, что так как Чеченцы не принадлежат к Кабартаю, а составлают часть населения Дагестана, то следует приласкать начальников Фаша, Соуджака и правителя Чылдыра и распросить, как отвдует, что это за народ и какую власть признает он.

Пока, таким образом, правительственные лица высокой монархии погружены были в сон беспечности и оставались без всяких сведений о том, что происходит в государствте, Русские, со своей стороны, подвигались понемногу вперед и, по овладении Кабартаом, стали посягать на Анатолию и заниматься поджигательством на всех границах высокой империи, так что вражда между государствами не прекращалась и, наконец, Росия, как описано было во второй части, не довольствуясь завладением Крыма с его зависимостями, добилась таки того, что хан Тифлисский (царь Грузии) принял её покровительство, и с посредничеством его приступила к привлечешю и покорению себе ханов Ирана с одной стороны, и Соломона, хана Ачик-башского (Имеретинского) с другой. Что касается империи, то видя, что для водворения спокойствия на границах Анатолии, ей надо было постараться привлечь и приласкать народы Кавказа и этим средством добыть себе необходимые силы для противодействия Русским, она занялась было приготовлением к упрочению за собою, с одной стороны, Черкесов, с другой, жителей Дагестана, и дела принимали уже довольно хороший оборот в Гюрджистане; но в следствие несогласия между министрами того времени, плану этому не суждено было пользоваться надлежащим вниманием и, как это видно будет из третьей главы, дело оставлено неоконченным. С другой же стороны, крутые действия некоторых начальствующих лиц послужили поводом к склонению Ачикъ-башей на Русскую сторону.

По свидетельству некоторых Европейских историков, хотя Соломон, хан Ачик-башский и был человек дальновидный и не разом поддался Русским; но когда Российская императрица Екатерина и Потемкин принялись посылать к нему разные подарки (между прочим, отправлены были от них, один за другими, две драгоценные вещи, золотой кушак и корона), стойкость его пошатнулась; а по смерти его, вскоре за тем последовавшей, сын его Давыд-хан пошел по пути, на который направил его отец при конце своей жизни, и принял покровительство Poccии.

По этим же источиикам, Эрекли-хан (царь Ираклий) обратился к России и принял Русское подданство в 97-м (1782 г.) году, а именно за год до того, как и Соломон обнаружил в первый раз некоторую склонность к России; сын же его, как сказано, предался ей совершенно. Но по нашим историкам, при всем том, что эти ханы сделались приверженцами России, все же высокая империя имела с ними значительные сношения, как это видно будет из следующих событий.

В третьей главе изложено будет в подробности, как, в этот промежуток времени, с появлением в Чечне отважного героя Мансура, взволновались народы всех племен и восстали против России и Гюрджистана; как Россия жаловалась и боролась с этим неприятелем и как стычки Лезгин с Гюрджийцами разводили волнение с другой стороны. Посреди событий 98-го (1783 г.) года, по описанию Васифа, Аджарцы, населяющие Чылдырскую цровинцию, известные с давних времен могуществом силою, стойкостью и отвагою, от времени до времени, делали набеги на соседственный им Гюрджистан, и упомянутый нами выше Соломон не раз обращался к правителю Чылдыра с письменными жалобами по этому предмету, прося ограждения от наносимаго ему урона. Но так как, по причине непроходимости мест, занимаемых этим народом, управляться с ним было делом нелегким, да и кром того наносимый им вред не касался Оттоманских владений, а с другой стороны торговля невольниками казалась выгодною для края: то правитель Чылдыра, правду сказать, не очень-то обращал внимание на эти жалобы. Между тем, общее положение дел вынуждало его не пренебрегать до некоторой степени предданностью и расположением Соломона, и потому он делал вид будто бы удерживает Аджарцев от набегов и злодейств. Соломон, раздраженный опустошениями, производимыми народом этим между жителями его земли, задумал, для отмщения, вторгнуться в Оттоманские владения. Пограничные жители, проведав об этих замыслах, донесли о них начальнику Фаша Эреклили. Халил-паше и бывшему начальнику Гунии мир-мирану Мохмед-паше, знакомому, до мельчайших подробностей, с краем. Сановники эти обязались оказать помощь и условились между собою издали подавать друг другу условные знаки, и между ирочим, пушечными выстрелами из Фаша. Не подлежало сомнению, что Аджарцы, по свойственной им отважности, ни в каком случае не побегут от неприятеля; да и кроме того, благодаря неусыпной бдительности, которая позволила им проведать о действиях Соломона, этот последний не посмел повести на них ночную атаку, а приготовился нагрянуть на местечко Чаку, зависавшее от Гунии; но жители, узнав об этом намерении, отправили семейства свои и ценные вещи в горы, и когда Соломон, во главе сильного войска, подступил к местечку, это случилось 17 Джемазиль-Ахира 98 года (Апрель 1784 г.), и с ожесточением принялся было грабить все, что оставалось на лицо, а страну предавать огню, заранее условленные знаки и пушечные выстрелы из крепости Фаша известили всех о случившемся, и воины окрестных мест, в особенности же сам Мехмед-паша, с несколькими сотнями храбрецов, подоспели к месту, бросились на неприятеля и отрезали ему, в одном узком проходе, дорогу. Грузинския войска были разбиты и рассеяны, и кетхуда Соломона был убит. Это жестокое поражение так сильно подействовало на душу Соломона, что он с горя умер. Правитель Чылдыра послал об этом в столицу донесение, а началыник Фаша сообщил туда все подробности этого дела.

Вследствие этого, гостивший в столице Лэван-оглу Кейхосров был назначен правителем Ачик-баша и отправлен для водворения на месте к тогдашнему правителю Арзерума Джаникли Хаджи Али-паше, который и направил его в Ачик-баш в сопровождении восьми-тысячного отряда под командою своего кетхуды.

Между тем, в Тифлисе происходили события, весьма важные по своим следствиям. Оттоманские пограничные начальники донесли высокому двору, что правитель Тифлиса Эрекли-хан, уже давно замышляющий воевать Иран, имеет намерение прежде всего овладеть Фашем и Батумом. С другой сторопы, Хаджи-Мустафа-эфенди, бывший кетхуда Садри-аазама, в то время пребывавший в Арзеруме с поручением наблюдать за пограничными делами, извещен был Чыддырским вали, что Эрекли-хан, с целью облегчить выполнение своего плана, разными обещаниями упрочил за собою содействие одного из значительных жителей крепости Фаш. Вслевдствие этого, предписано было Джаникли-Хаджи-Али-паше озаботиться усилением обороны этих мест и в особенности отправить подкркреление в Фаш и Батум. Паша на это отвъчал, что хотя по случаю мятежнических и неприятельских замыслов Эрекли-хана и вследствие известий о привлечении одного лица на его сторону, и необходимо было бы увеличить войско и запасы, для поставления крепостей и всей границы в оборонительное положение; но если отправить в Фаш и другие пункты войско без денег и провианта, оно не устоит и разбежится также, как сделали это рекруты, посланные туда несколько времени тому назад; с другой же стороны, если войско это будет снабжено деньгами, то и другие войска, расположенные по границе, будут в праве ожидать того же, а для казны это было бы убыточно.

Поэтому паша, с целью отыскать и сообразить удобнейший способ обороны, вызвал Мустафу-бея, сына Гюпийского жителя Хаджи-Шахин-задэ Османа-паши, известного многочисленностью людей своих и приверженцев, для того чтобы узнать его мысли о средствах защиты против ухищрений неприятеля. Мустафа отвечал, что если дадут ему звание мир-мирана и некоторую сумму денег, он тот же час вступит в крепость Фаш с пятью сотнями боевого войска, и употребит старание для защиты места; а в случае, надобности, влиянием, которым он пользуется в крае, обязуется он собрать в окрестностях от четырех до пяти тысяч человек и выйти с ними на встречу к неприятелю.

Так как, в самом деле, вместо того, чтобы посылать войско из других мест, гораздо приличнее было воспользоваться ратными людьми из туземцев, хорошо знакомых со всеми условиями края, 14 Реджеба 98 года (Май 1784 г.) Мустафе-бею пожалованы были чин и пятнадцать тысяч грушей, и вместе с тем прислан был, на имя Фашского коменданта визиря Халиля-паши, фирман, в котором ему предписывалось исследовать, без малейшего потворства, настоящее положение дела, касавшегося до лица, привлеченного Эрекли-ханом на его сторону и о котором упомянуто было выше, и если будет доказано его предательство, схватить его, арестовать и обо всем донести в столицу.

Вследствие упомянутого союза и обязательству заключенных между Эрекли-ханом и Русскими, генерал, пребывавший в сТифлис, разослал к ханам Ирана и Дагестана письма, в которых объяснял, что так как Россля заключила с высокою империей новый мир и Эрекли-хан также возобновил с нею свои обязательства, а сыновей своих послал заложниками в Poccию, то и они, равным образом, прислали бы к Эрекли-хану несколько человвк из детей своих и родственников для выражения покорности.

Такое грубое и дикое уведомление привело хапов в крайнее негодование. Но так как в то время в Иране не было самостоятельного государя, и каждый из ханов отдельно управлял своими владениями, а между тем для противуборства с неприятелем, им необходимо было слиться в одно тело, то и оставалось им возложить все надежды свои на поддержку высокой монархии, на том осповании, что они связаны были с нею узами общего им исповедания Ислама, и в этих то надеждах они отвечали Русскому генералу отказом. Вместе с тем отправили они с нарочным к высокому правительству прошения, в которых объясняли, что если оно окажет им помощь, они все, до последнего человека, готовы жертвовать жизнью в состязании с врагами. Вали Чылдыра, к которому явился этот посланный, отправил его в столицу.

Ясно было, что Русские, точно так же как они употребили Шахин-Гирея орудием своего коварства и овладели через это Татаристаном, намеревались, обманув Эрекли-хана, присвоить и Гюрджистан. Но как с одной стороны, оказание помощи мусульманам, в таком множестве живущим в том краю, было по закону священною обязанностью, а с другой, стремдение Русских наложить на этот край свои руки и в политическом отношении было не только вредно для высокой монархии, но даже могло быть и опасно для восточных границ владений Хакана: то высокому правительству необходимо было употребить все свои услия в настоящем деле. На этом основании, известив обо всех обстоятедьствах правителей (вали), комендантов (мухафыз) и начальников (забыт), Порта предписала им быть бдительными. К ханам же Ирана и Дагестана отправлены были от высокого правительства грамоты, в которых оно увещевало их не давать веры речам Русских, которые только с виду кажутся сладкими, но скрывают отраву, и никак не поддаваться хитрости их и обману, имть в виду нример действий их с Ляхами и Татарами, и потому с полным усердием и согласием оказывать твердость в сопротивлении и не допускать неприятеля до владений Ирана и Дагестана. С своей стороны, высокое правительство обещало во всем оказывать всевозможную помощь народам, исповедующим Единого Бога и, с целью расположить их к себе, и задобрить, каждому из них прислало приличные подарки, в роде тех, которые доставлены были им в дни султана Ахмеда и султана Махмуда. Подобные меры высокого правительства конечно должны были расстроить действие замышляемой ловушки Русских; а между тем посягательства Дагестанцев на Тифлис приняты были Русскими за предлог к жалобам. Русский посланник, при свидании с рейс эфендием, выразил ему свое неудоводьствие по поводу посягательств, направляемых против Тифлиса, и хотя министр и отвечал ему на это, что народы Гюрджистана и Мингрелии находятся в подданстве высокой монархии, а так как всякое правительство может, по собственному усмотрению, распоряжаться делами своих подданных, то заступничество, оказываемое им Русскими, принадлежит к разряду неуместных стараний. Но вопрос этот все-таки не мог обойтись без обсуждения членов совета, и потому дня два или три после этого свидания, а именно 10-го Сафера 99-го года (Декабрь 1784 г.) сделан был по делу этому доклад в заседани совета, собравшегося по поводу Мысрских (Египетских) дел. Вопрос был поставлен следующим образом. Хотя, по трактату, Poccия но имеет права вмешиваться в дела Гюрджистана, но какого рода ответ должен быть дан Русскому посланнику на некоторые основательные запросы его по поводу того, что Дагестанцев возбуждали к посягательству на Тифлис, могущему под разными предлогами подать со стороны России повод к спорам, и что сказать ему на счет Ачик-баша? Совет единодушно положил сообщить ему в ответ на это, что высокое правительство отнюдь не признает Тифлисского хана подвластным России, но что пока он не будет затрагивать и беспокоить Гюрджийцев, которых оно считает своими подданными, так же как и земли мусульмансие, а в особенности единоверного Турции Дагестана, правительство не изменит своих исконных к нему отношений; что же касается Мингрелии, то имея в виду спокойствие жителей этого края, так же точно как спокойствие и других его подданных, в случае если они не пожелают принять назначенного им, перед сим, в правители Кейхосрова, правительство не будет настаивать на его назначении, а посадит к ним, согласно порядку издавна существующему (если только они того пожелают) Давыда и вручит ему инвеституру. Если же, наконец, и на его принятие они не изъявят своего согласия, то будет назначен к ним кто-нибудь другой. Ответ этот и был сообщен Русскому посланнику. Однакоже Кейхосроевых дел устроить было невозможно, и в то время, когда Давыд принимал в руки свои управление страною, Русские, искавшие какого-нибудь предлога к вмешательству, воспользовались этим случаем и Давыда склонили на свою сторону. Хотя в сущности ни Эрекли-хан, ни Давыд-хан не уступили России земель своих, а только отдали себя под её покровительство; но ведь Русским стоит хоть на сколько-нибудь запустить в дело руки свои, чтоб не было уже более никакой возможности от них отделаться, и оба хана разрушили таким образом основание власти своей собственными руками.

Но в то время как высокое правительство, приобретя расположение жителей Кавказа, рассчитывало приготовить из них силу против русских и считало Ачик-баш в числе своих владений, непризнавание Высокой Портой стран этих мусульманскими землями и невнимание к разбоям Аджарских мятежников, вынудившим Эрекли-хана и Давыд-хана поступить под покровительство Русских, были такими ошибками, которых нельзя не признать за непростительные преступления. Как бы то ни было, но Русские, заручившись пособиями по всему Гюрджистану, распространили посягательства свои и на Персию.

При описании событий 93 (1779) года, говорено было, как с ослаблением власти Зендов, возникавшие в разных местах ханы стали искать себе самостоятельности, а власть Аги-Мухаммед-хана, распространявшаяся с каждым днем все более и более, не приобрела еще окончательной устойчивости, и как поэтому во всех краях Ирана царствовал беспорядок. Али-Мурад-хан, из фамилии Зендов, бывший в то время векилем (наместником) Ирана, с целью утвердить самостоятельность своей власти, вознамерился опрокинуть силу мелких властителей Иранской земли, и на этот конец, через посредство Эрекли-хана, просил помощи у Русских. Русские же, только и ожидавшие подобного случая для того, чтобы распространить свои захваты на Иран, обещали, на некоторых условиях, помощь свою; и Мирзу-Мухаммеда, который был послан Мурад-ханом в Россию с поручением, возвратили в Иран в сопровождении одного почетного лица с дорогими подарками. Но прежде чем Руссый посол доехал до Шираза, до него дошло известие о смерти Али-Мурад-хана и о возвышеши Джафар-хана на степень правителя Иранской земли, и он, не исполнив своего поручения, возвратился в Тифлис.

Хойский правитель Ахмед-хан, приверженный к высокой державе и один из сильнейших ханов Ирана, в половине этого девяносто девятого года, известив письмом Эрзерумского вали Хаджи-Али-пашу об этих обстоятельствах, объяснял в том же письме, что желание Москалей заключить мир с Ираном основано на коварных их замыслах забрать в свои руки места, близкие к их границам и, заняв Азербейджан войском своим, посредством тех же хитростей и вероломства, которые они употребили против Ляхов, мало-помалу овладеть всеё пограничной линией Ирана, а там направить свои посягательства и захватывания и на владения высокой монархии. К этому же, его диван-кятиби словесно выразил надежду, что высокое правительство, на оcновании единства исповедания Ислама, не откажет им в защите и покровительстве, добавляя, что если эта защита не будет оказана, много народа мусульманского будет задавлено врагами; он говорил, что так как в Тифлисе, в настоящее время, много Московского войска, то если и Ахмед-хану высокое правительство доставит отряд тысячи в две с артиллерией и военными запасами и дано ему будет, вместе с тем, для отличия от других, какое-нибудь почетное звание с одной стороны, жителей Ирана, польстить и успокоить подобное внимание и милость, с другой Ахмед-хан найдется в возможности, при появлении неприятеля, встретит, его и с ним померится. Обо всем этом было отправлено Хаджи-Али-пашою донесение в столицу.

Когда коварные намерения Русских против Ирана стали известными, к Иранским ханам посланы были успокоительные письма, а к Ахмед-хану—почетные знаки и подарки от его величества, вместе с обещаниями помощи, обещаниями, исполнением которых приходилось озаботиться по мере возможности; но, соображая, что посылка войска и пожалование паше звания прежде наступления надобности были бы, в некоторых отношениях, небезопасны, высокое правительство, для того, чтобы не огорчить Ахмед-хана, предписало Али-паше ограничиться, в настоящую минуту, посылкою к нему орудий и некоторых запасов, а затем действовать, во всяком случае, с осторожностью и соображаясь с временем и обстоятельствами.

Таким образом поселилась вражда между ханами Ирана и Дагестана и Эрекли-ханом, а этот последний был причиною того, что охлаждение между высокою империей и Poccией усилилось.

Во время сэдарета Халиль-Хамид-паши получено было донесение от Сулеймана-паши, Чылдырского правителя, о том, что Эрекли-хан, для расширения и исправления новой дороги, призвал три тысячи Русского войска. Так как из этого ясно было, что Эрекли-хан приготавливался напасть на владения мусульманские, Сулейман-паше предписано было неусыпно наблюдать за ходом дел, и чтобы задобрить Дагестантский народ, прославившийся своей силой, преданностью вере своей и чрезвычайною храбростью, препровождены были к нему приготовленные в столице царские подарки и милости для раздачи предводителям этого народа, с целью побудить его к священной войне. Этими подарками и назначением содержания приказано было приласкать храбрецов и воинов, прибывших в Чылдыр и употребить их в дело в минуту надобности.

Вследствие таких распоряжений, Сулейман-паша привел в восторг народ этот раздачею упомянутых милостей, и в Чылдырскую провинцию шли отряды за отрядами. Хотя, таким образом, народ этот не имел недостатка ни в одежде ни в помещении; но не дожидаясь для наступления условной минуты и повинуясь врожденным своим наклоиностям к разбою и грабежу, ни днем ни ночью он не оставался в покое. А так как удерживать их от этого было трудно, а поощрять или даже извинять подобное поведение не согласовалось бы с мирными условиями, то Сулейман паша, находясь между этих двух крайностей, не знал на что решиться и совершенно растерялся. Наконец, он написал обо всем в столицу. Но в это же время Халиль-Хамид был сменен, а новый садр-Али-паша еще только приготовлялся к выезду из Озу, и потому ответ мог быть только написан по приезде Али-паши в столицу.

Вслед затем Высокая Порта, узнав о прибыли одного судна из Батума, потребовала к себе шкипера, чтобы распросить о положении дел Чылдыра и Тифлиса. Из показаний этого человека узнали, что собравшиеся в Ахысхе (Ахалцихе) Лезгины и мусульмане той стороны, в числе около пяти тысяч человек, в день христианского праздника красных яиц, бросились в Тифлисскую провинцию и захватили было огромную добычу; но на возвратном пути ожидали их многочисленные неприятели с apтилерией и, неожиданно напав на войска мусульманские, нанесли им совершенное поражение: многие нашли в деле этом мученический венец, другие были взяты в плен, небольшое число, побросавшись в протекающую в том месте реку, потонули, остальные, сражаясь, добрались до Ахысхи. Известие это было подтверждено и другими. Хотя в действительности подобного события позволено еще было сомневаться за отсутствием донесений от Сулеймана-паши, но так как, вслейдствие союза, существовавшего между ханом Тифлисским и Русскими, посланник их конечно не преминул бы обратиться к высокому правительству с вопросами на счет этого дела, то оно считало необходимым запастись достоверными сведениями для приготовления ответа неприятелю, и по тому запросило о случившемся Сулеймана-пашу.

В ответе своем, Сулейман-паша, распространяясь о предшествовавших событиях и напомнив о неполучении им, как объяснено было, ответа на последние его донесения, доносил об обстоятельствах рассказанного нами дела следующим образом:

Лезгины соседних с Чылдырскими границами местностей, в числе тысячи воинов, сговорившись скрытным образом с некоторым числом конных бродяг без имени, из Курдов и другой сволочи, шатавшихся в окрестностях Карса, Арзерума и других мест, составили отряд и, не испросив разрешения, отправились в Тифлисскую провинцию. Забрав богатую добычу и множество пленных, возвращались они уже назад, пустив вперед слабейших из своего отряда вместе с награбленным добром и прикрывая их с тыла остальными людьми годными к бою; но в то время, как они тихо подвигались, Гюрджийские и Русские войска, при орудиях, засели в засаду в одном узком проходе на пути их и, налетев неожиданно на команду слабейших, которым поручены были вещи и пленники, схватились с ними; вследствие превосходства пеприятельских сил, несколько человек из мусульманского войска обрели в деле мученический венец, небольшое число их потонуло в реке и наконец одна часть попалась в плен; но в то время как неприятель гнал пленников своих в Сурам (находившийся по близости от места побоища), подоспел мусульманский отряд, остававшийся сзади, дружно обнажив мечи свои, рассеял неприятеля и, захватив у него до пятидесяти человек пленных, возвратился, через сказанный проход, восвояси.

В этом деле потеря мусульман, по словам начальника Лезгин, в нем участвовавших, простиралась, убитыми и ранеными, из Лезгин и других, всего до пятидесяти человек. Что же касается войск, состоявших на императорском жалование, то из них не было в экспедиции ни одного человека. Неудача эта сделавшись известною в столице, хотя и распространила трепет в сердцах жителей; но это произошло от того, что размеры её были увеличены легковерными охотниками разносить ложные слухи из простого народа, подробностей же узнать было неоткуда; а не донесено было тотчас же о событии потому именно, что дело было не из важных. Несмотря на это, однакоже, так как Лезгины, в этом отношении, непохожи на другие воинственные племена, и трудно держать в дисциплине и подчинять порядку народ этот, помышляющий единственно о грабеже и насильствах, то нельзя было не страшиться, чтобы подобные этой опасные проделки, без которых они и впредь конечно не обойдутся, не кончились какою-нибудь катастрофой.

При обсуждении обстоятельств дела, заключавшихся в донесении Чылдырского правителя, министры сделали заключение, что как разделение Дагестанских войск, постоянно прибывавших в Чылдыр. вследствие коварных замыслов Тифлисского хана, выражавшихся во всех его действиях, противно правилам осторожности так и при обязательстве Русских на основании одного из условий заключенного с ним нового договора помогать ему и охранять границы его владений при появлении неприятеля, подобное вторжение Дагестанцев в Тифлисскую провинцию будет конечно приписано Русскими действиям высокого правительства, и сочтено ими за нарушение трактата, а потому и могут взять они это за предлог в ссоре; вследствие этого, имея в виду двойное условие сохранять войско во всем его составе, а вместе с тем и исполнять свои обязательства, они отправили к Чылдырскому правителю высочайшие инструкции в этом смысле.

Между тем, Русский посланник выразил желание переговорить о делах с рейс-эфенди, который и принял его в Нишат-Абаде. Упомянув о трактате Poccии с Тифлисским ханом и о действиях Чылдырского вали для возбуждения Дагестанцев с явным намерением овладеть Тифлисской областью, он настаивал на смене этого правителя; что же касается упомянутого народа, он требовал, чтобы отказались от его содействия и не допускали его разбойничать. Рейс-эфенди отвечал, что Лезгинский народ спокон века воевал с Тифлисским ханом, а потому нынешнее столкновение случившееся по ттрежиим примерам, было бы нелепо приписывать Чылдырскому вали; что и Тифлисский хан, с другой стороны, не имеет обыкновения сидеть в покое и нередко, при случае, бьет и грабит Лезгин, теснит и обижает жителей Ирана; в особенности же, известно за верное, что он обложил Генджийский участок в Азербейджанской области; а что во всяком случае, помогать жителям Дагестана и Ирана, как исповедующими Иелам, есть обязанность его величества халифа, всех мусульман. После долгих прений аудиенция эта кончилась, а Садр-и-аазам отправил к Чылдырскому правителю повторительное предписание воздерживаться от действий противных условиям трактата, Вслед за тем и было получено от Чылдырского правителя донесение насчет экспедиции Дагестанцев на Тифлис.

Дело в том, что Россия, питавшая сильнейшие надежды овладеть никоторыми местностями Ирана, для достижения этой цели прибрала к рукам Тифлисского хана; а этот, со своей стороны, поддавшийся хитростям и обману Русских, хотя и вступил, в подданство Poccии и старался разными подарками и обещаниями привлечь на её сторону ханов Дагестана, и Азербойджана, но так как эти ханы исповедывали Ислам и поняли очень хорошо вероломные замыслы Русских, то, не питая ни малейшего желяния склониться на их сторону, отвечали ему положительным отказом. Кроме того, затронутые заживо этой заботливостью Тифлисского хана привлечь их к себе и видя как он изыскивает средства силой и войной заставить их войти в круг повиновешя, они прибегнули к покровительству высокой монархии и просили у неё помощи. Что касается высокого правительства, то оно и прежде уже обнадеживало их обещаниями помощи, дало даже в этом смысле приказания некоторым из своих должностных и начальствующих лиц и отправило монаршие подарки народу Дагестанскому, известив об этих обстоятельствах именитых визирей, там находившихся.

Дагестанцы, самые воинственные из народов того края и более всех жаждуюице боя, видя, как неприятель мало-по-малу захватывает мусульманские земли, страшились, чтобы наконец не дошла очередь и до них; а потому приглашения склониться на его сторону и оказать повиновение, с которыми обращался к ним Тифлисский хан, вызвали на чело их пот религюзного рвения, и все они поклялись извести Тифлисского хана, как главное орудие предусматриваемой опасности.

Вследствие этого, они послали к Чылдырскому вали составленное на Арабском языке письмо, в котором извещали его, что все Дагестанское войско, под предводительством храбрейшего и старейшего из них, Аварского правителя Омай-хана, намерено в июле месяце выступить в поход и идти прямо на Тифлис. Чылдырский вали испуган был мыслью, что брань, таким образом, затеянна прежде чем Тифлисский хан вторгнулся в мусульманские земли, непременно взволнует неприятеля и написал к предводителю этого народа письмо следующаго содержания: “Пока Дженгетайский правитель Ахмед-хан, посланный вами в столицу с вашим прошением, не возвратится с ответом высокого двора, вам, по моему мнению приличнее всего оставаться на месте вашего нахождения". Но прежде еще получения ответа на письмо это, он об отправлении его донес высокому правительству, испрашивая от него инструкций как поступить в случае, если войска эти уже выступят в поход, и он узнает, что они спустились в область называемую Чар и Талы. Но в то время как высокое правительство на это донесение отправляло к визирю ответ, что во время мира не пристало нападать на Тифлисскую землю и потому войска эти должно воротить, оно получило от правителей Арзерума и Чылдыра донесение, что Дагестанцы перешли реку Каных и напали на Тифлис. Вот как случилось.

Дагестанцы перешли реку Каных и, нигде не останавливаясь, прямо ворвались в Тифлисскую область. Тогда Тифлисский хан, взяв с собою при нем состоявший Pyccкий отряд с артилерией и его командующим, поспешно двинулся к ним на встречу в Кахеттию, но, увидя стремление потока Дагестанских полчищ, сообразил, что он не в силах мериться с ними и заперся в хорошо укрепленных и защищенных твердынях. Дагестанцы же прямо бросились на Тифлис; но не имея при себе ни крепостных орудий, ни снарядов миновали Тифлисскую цитадель и обратились на находяшдеся к окрестностях Тифлиса серебряные рудники, с целью овладеть ими. Одним налетом настигнув и рассеяв выступившего против них неприятеля, они заняли рудники и забрали большое число женщин и малолетних. Кроме того, один отряд окружил крепость Лори в четырех часах расстояния от Тифлиса. На утро сильный гарнизон Гюрджинцев сделал из крепости вылазку, врезался в Дагестанские ряды и завязал с ними рукопашный бой. Схватка эта, в которой, с обеих сторон, употреблено было в дело смертоносное оружие, была ужасна. Но наконец Дагестанцы одержали верх. В этом побоище одних Дагестанцев четыреста человек обрили мученичесюй венец, да около семисот было раненых. С неприятельской стороны пало народу безчисленное множество.

Страшное дело это повергло Тифлисского хана в уныние. Сложив сокровища свои в крепости Тахте, он разместил войска свои в разных пунктах для обороны страны, крепость же защищать взялся сам.

В намерении овладеть Тифлисской крепостью, Дагестанцы расположились в Ахалкалакской степи и принялись посылать к Чылдырскому правителю требование за требованием о доставке им орудий и снарядов. Чылдырский вали сильно струсил, боясь подвергнуться ответственности за эти нападения на Тифлис без согласия и дозволения высокого правительства, и потому сам отправился в упомянутую степь и принялся уговаривать Дагестанцев, представляя им, что подходит зима, а овладение крепостью требует времени, к тому же высокое правительство и не имеет еще намерения воевать Тифлиса. Но все эти увещевания остались без успеха: Дагестанцы отвечали ему, что по случаю приближающейся зимы им трудно будет перевезти в свою землю своих больных и раненых, по причине их множества, и что поэтому они решились в этом году зимовать на земле имама правоверных. Так как не было сомнения, что все это должно было повести к конечному разорению бедного класса и к затруднетям страны, по причине недостатка в ней продовольствия и других потребностей, то вали успел, раздачею разных подарков и почетных одежд, поселить между начальниками войска разъединение, вследствие которого Акушинский кади (судья) и старшины Чартальские, отделясь от войска с четырьмя-пятью тысячами людей своих, ушли по домам.

Что же касается Омай-хана и Али-султана, то они подчиниться и последовать этому примеру не хотели; и только после долгих усилий удалось наконец удалить их из владений Хакана. Правитель Чылдыра, донося об этом высокому правительству, добавить: “Намереваясь овладеть Гюрджийскою крепостью Дахан, расположенною на рубеже Тифлисской земли и Ачик-баша (Дагестанцы), направились в ту сторону, и по всему надо полагать, что до сих пор уже завладели этим мвстом. Тифлиссюй же хан, оставленный отборными войспами своими, находится в большом затруднении, побудившем Тифлисских райетов разбежаться; которые из них ушли в Рэван (Эривань), которые в Карабаг, больше же четырех тысяч семейств из них направились к границам Карса; но так как племена, живущая в тех местах, угнали весь скот свой, они долее там оставаться не могли и, перейдя границу Карскую, вошли в Чылдыр. Затем, по случаю огромных издержек, понесенных им в том году, вали просил высокое правительство доставить ему значительную помощь деньгами." Но казна тогда была в истощении и удовлетворить всем его требованиям не было возможности. Али-паша, в то время бывший великим визирем, прислал к нему от себя пять тысяч пиастров на издержки и несколько одежды; доставив, вместе с тем, и копию переговоров с Русским посланником, он сообщил ему высочайшую волю, чтобы, наблюдая условия трактата, он, в тоже время, не отвращал от себя и не обескураживал войска Дагестанские.

Вслед затем, Чылдырский правитель донес, что выпровоженные несколько времени тому назад из владений Хакана ()май-хан и Али-султан, на возвратном пути своем осадили крепость Дахан, разбили и рассеяли врагов, занимавших ее; но так как, по общему закону кровавых схваток, у них оказалось много раненых, и невозможно им было и думать перевезти их на родину, а как, кроме того, зима уже в то время наступила, и Русские и Гюрджийские войска, при пушках, отрезали им пути, то они поневоле должны были воротиться в Чылдыр и просили дозволения оставаться там до весны; что он считает трудным делом выгнать войско это, но что, в тоже время, пребывание его в стране падет невыносимым бременем на пограничных жителей. Совет, обсудив все обстоятельства, нашел приличным дозволить войскам этим оставаться там до весны; но для того, чтобы избавить бедных жителей от такого тяжкого бремени, в предписаниях, отправленных к Чылдырскому вали по этому предмету, обещано было дня через два, через три выслать перевод пятидесяти тысяч пиастров, которые Арзерумский вали должен был монетному двору.

Когда, вслед затем, отставлен был Али-паша, и великим визирем назначен был Юсуф-паша, а именно в половине 1200 года (=апрель 1786 г.) получены были от Чылдырского вали новые донесения, в которых визирь объяснял, что Pyсские, на которых отразилось предшествовавшее нападение Дагестанских войск па Тифлис, приписывая экспедицию эту наущениям и подстрекательствам пограничных чиновников высокого правительства, направили на Тифлис войска и орудия. В тоже время Французский посланиик в столице получил от Французского же посланника в Петербурге извещение, что. узнав об отправлении в Тифлис войск и орудий, он виделся с начальником кабинета Русского правительства и запросил его, почему Росссия, находясь в мирных отношениях с высоким иравительством, посылает в Тифлис военный отряд и боевые снаряды и что глава кабинета отвечал ему, что эти слухи не имеют основания, скрывая таким образом истину. Зная из прежних примеров образ действий Русских, высокое правительство тотчас же предписало Чылдырскому правителю, всем племенам и народам тех мест, а также и Арзерумскому вали, увеличить свою бдительность и поступать во всем с крайнею осмотрительностью; сверх того Чылдырскому вали приказано было приготовить в Чылдыре четыре тысячи войск, а Арзерумскому находиться в готовности и если только неприятель перейдеть границу, в туже минуту выступить из Эрзерума и, снесясь с другими начальствами, употребить все свое старание, чтобы не допустить неприятеля причинить какой-нибудь вред.

Мутэселлиму Кастемуннийскому внушено было также правительством, что если Куладж-задэ, бывший орудием правителя, возьмется защищать крепость Батум с пятьюстами пехоты, он награжден будет званием капуджи-баши.

Пятьсот человек пехоты было отправлено из окрестностей Трапезонда для защиты крепости Фаш. На случай же надобности кроме провианта, заготовленного прежде сего, вновь были сделаны запасы, которые и разослали войскам.

Сверх того, для выдачи гарнизонам всех крепостей того края годового жалованья звонкой монетой, сделан был перевод на Арзерумскую таможню.

Pyccкие, приписывая эти действия Дагестанцев возбуждениям Чылдырского правителя, еще с прошлого года домогались его смены. Считая Тифлисского хана одним из своих сановников, а страну его входящею в состав своих владений, вред ему причиненный они относили к себе, а потому, когда увидели, что показаниями Чылдырского вали не так-то занимаются, они готовились отплатить тою же монетою и сделать нападение на Чылдыр. Русский посланник намекнул об этом рейс-уль-куттабу (старшему секретарю) Атаулла-бею, в одном свидании, и препроводил к нему даже ноту в этом смысле. В ответ на это, Атаулла-бей дал на конференции следующее объяснение. "В случае какого-нибудь поступка или положения, которые были бы противны условиям трактата со стороны Чылдырского правителя, или со стороны других пограничных властей, высокое правительство, без всяких посторонних указаний и понуждений, не замедлит распорядится взысканием или наказанием. Но вражда между Дагестанцами и Гюрджинцами явление не новое: они спокон века били друг друга и грабили. Высокое правительство не признает, сверх того, законным притязания Русских на покровительство в отношении к Тифлису; но если Pyccкие из гордости и тщеславия, под предлогом беспорядков в чужой земле, произведут вторжение, высокое правительство будет естественно отвечать тем же, и стыд нарушения договора падет на Русских, которых осудят за это все другие правительства; дела же нарушителей договора, рано или поздно, всегда оканчиваются позором". В этом же смысле препроводил он и ноту к Русскому посланнику. Но, приняв в рассуждение, на основании предшествовавших примеров, что Русские могут исполнить подобное нападение, или же, соблазнив Дагестанцев лживыми обещаниями, так же как поступили они в отношении Татарского народа, могут захватить их сторону в свои руки, в конце тысячадвухсотого года высокое правительство отправило к жителям Дагестана высочайшие грамоты, для предварения их об этих обстоятельствах и при этом царские подарки, для того чтобы задобрить и привлечь к себе старшин этого народа. Для понуждения же к бдительности пограничных начальников посланы были высочайшие повеления с повторительными на этот счет инструкциями.

После этого, а именно в 1201-м (=1786-1787 г.), вследствие жалоб Русских по поводу Гюрджистанского вопроса, последовали долгие прения с Русским посланником, и как будет обяснено ниже сего, главным поводом объявления войны, был имени этот Гюрджистанский вопрос; потому что Русские требовали, чтоб вторжения в те места были прекращены, пленные их возвращены, и чтобы тех, которые впредь будут взяты, не продавали; высокое правительство, со своей стороны, не хотело признать за Русскими присваиваемое ими право покровительства в отношении к Эрекли-хану. Так как спор этот не прекращался, то и отдан он был наконец на разрешение действию острых мечей.

Вслед за объявлением войны, правителю Чылдырскому послано было повеление, присоединив к себе ханов Дагестана и Азербейджана, отстраниться совершенно от Эрекли-хана и приказать упомянутому выше Аварскому хану Омай-хану, сильнейшему из Дагестанских предводителей, вторгнуться в Русские владения, а именно в крепость Кызлар (Кизляр). Для извещения сказанных ханов о настоящем положении дел посланы были к ним отдельные предписания, a вместе с тем и разные монаршие милости. Кроме того силахшур-мэхмед Салих-ага послан был в Дагестан с чрезвычайным поручением. В тоже время отправлены были к Кабартайским князьям письма для побуждения их к священной войне (газо) и грамота, через посредство Ванского мухафыза (губернатора) Тимура-пашу, в которой приглашался он также сделать нападение на Русскую землю.

В начале 202 г. (в конце 1787 г.), вследствие полученных из Чылдыра депешей, ханы Дагестана и Азербейджана, хотя и поклялись и обещались быть в союзе с высокою монархией и идти на войну против врагов; но по причине несогласия их разделявших, и как некоторые из них оказались сторонниками Эрекли-хана, у них не обошлось без раздоров, и стало ясно, что желанного союза вполне добиться было нельзя. Что касается Омай-хана, то вступить в Гюрджистан, сделать нападение на Русские земли, и наконец опустошить страну по дороге Ананурской, по которой Русские очистили себе доступ в Гюрджистан, ему было легко; но указанная ему экспедиция на Кызляр зависела от переговора с Лезгинами, бывшими в Чечне, а для этого надо было предупредить его тремя месяцами раньше. Все это он объяснил Салих-бею на словах и Сулейману-паше письменно. Но так как, для похода на Гюрджистан, Сулейман паша, находя необходимым усилить корпус свой, пригласил Омай-хана в Чылдыр, и как по этому последний должен был присоединиться к нему с тридцатью тысячным войском, то он и требовал присылки ему помощи деньгами и продоводьствием.

Вскоре затем Салих-бей был убит своими людьми, из которых несколько человек были задержаны и приведены к допросу. Об этих обстоятельствах упомянуто в некоторых сохранившихся бумагах.

Так как Джебэл-и-Кавказ, как громадная стена, отделяет Poccию от Анатолии, то, с приобретением силы в Гюрджистане, Pyccкие и Анатолию подвергли опасности. Поэтому, для того чтобы уничтожить Эрекли-хаиа, или хотя, по крайней мере, отделить его от Русских, найдено было, по времени, лучшим последовать третьему способу, предложенному Омай-ханом, а именно опустошить страну по упомянутой дороге и таким образом, отняв у Русских возможность доставлять помощь и пособие, изолировать Эрекли-хана и теснить его со всех сторон. Так как об отвращении зла должно думать прежде, чем о преобретении выгод и об оборонительных действиях прежде, чем о наступательных, то посылка Оман-хана на Кызлар была мерою несогласною ни с временем, ни с обстоятельствами. Таким образом, тогда как следовало, в случае подобной важности, взять основание самаго дела и на этом уже ocновании строить свои действия, поворот узды желаний на такие трескучие и суетные предприятия какова была командировка, направленная на Кызлар и другие подобные промахи, сделали то, что эти действия ограничились частными вторжениями в Гюрджистан и уводом нескольких пленных; дела же, существенно полезного для правительства, никакого не могли добиться.

Тогда как в самом начале кампании, гром славы Шейха-Мансура еще раздавался в ушах народов, - когда открылись двери войны, звуки орудий и ружей, бросавших молнии к своду небесному, заглушили гром этой славы. Из следующей главы видно будет, как мало, действиями своими, оправдал он народные ожидания.

---