Выдержки из показаний Т. Воврецкого в тайной экспедиции о планировании и характере восстания.

(1795 г.)

Почитая за долг написать всё то, что мне известно о революции польской и о личной моей к ней принадлежности по самой справедливости со всеми обстоятельствами, изъясняю нижеследующее.

По удалении знатнейших персон от конфедерации тарговицкой, многочисленныя её санциты, касающиеся даже до интересов приватных людей едва не всякой фамилии, произвели общее неудовольствие, которое после сейма гродненскаго и после раздела провинций польских переменилось во всеобщую печаль. В остатке Польша от правления не видя истинного утешения, а напротив, каждый обыватель чувствуя, что начальство онаго предоставлено в руки некоторых людей недоброохотных и не имеющих народной доверенности, были все вообще тем паче неудовлетворенными и жалобах, что и по потере провинций, без трактату коммерческаго, нещастная остальная часть Польши брошена на жертву и угнетение пронырства прусского, действием котораго тотчас соль возвышена в полуторную цену, цены польския все понижены, а прусские и пошлина знатно подняты были.

Каждый обыватель, всё сие чувствуя, ещё терпел перемену справедливости: генеральное размежевание приостановлено и удалены права, общей кредит удерживающие. Словом, уничтожены добрые действия уставов сейма четырёхлетняго, в которых надеялись вкушать сладость спокойствия внутренняго и домашнего. Без изъятия все обыватели после сейма гродненскаго не чувствовали ни публичнаго благополучия, ни приватнаго, касающегося его действия, и на всё то, что его окружало, крайне роптали и желали революции, но никакого к ней основания не было в Литве.

Когда я был в Вильне в последних числах февраля, инженер-полковник, а после генерал господин Ясинский, прибывши из Варшавы, сказал мне и многим другим, что революция будет в великой Польше, которую и в Литве начать нужно, что он делать будет ея в войске и оное зделает. Зная, что он человек горячей, приписывал я то его живости. Между тем протекал март месяц, а никакого возмущения не оказывалось и, может быть, что в Литве ничего бы не произошло, ибо ничего устроено не было, а Ясинский, кроме связи в войске с офицерами, мало был знаком в Литве и сам быв от Короны и с обывателями никакого родства не имевши, не имел их доверенности, тем более, что знали его горячей нрав. Но когда по подозрению взяты Солтан и Радишевский под стражу, то из примеру сего каждой мог роптать на нещастие, но революции не делал. Когда же разпространилось известие о революции в Кракове, а после и в Варшаве, и некоторые полки российские из Литвы в Польшу выступили и во время прохода своего наскучили обывателям, а притом взяты ксёндз Богуш, Бржостовский и Грабовский, а инных для взятья искали, из коих два первые, может быть, равно соболезновали о нещастии Польши, но, наверно, Революции не делали, которая после зделана самим войском. С третьим же из числа взятых я вовсе не виделся и ничего об нем не знаю.

Взятие, однако ж, тех персон, наверное произвело сильное сожаление и впечателение, растравляющее умыслы. Когда разпространился в Литве слух, что имеет быть установлена какая-то новая связь из особ, которые советниками тарговицкими были с полномочием суждения криминальнаго, то на сие разъярились сердца. Никто, однако ж, из обывателей в заговоры на возмущение не входил и все в домах спокойно сидели. Но когда гетман Коссаковский в то время уменьшать войски начал, несколько офицеров, о коих по заговору известно было, велел арестовать и судить яко преступников обещался, а артиллерии майора Шпененбериера, отлично в корпусе своем почитаемого, из Вильны за карулом выслал. Полковник же Ясинский, отменно уважаемый и почитаемой гетманом, им же был остережен и вызываем в дом гетманской для избежания аресту, то оный спасся бегством и, ходя по полкам, сговаривался с офицерами и без граждан революцию приуготовлял.

Между тем послан был от гетмана Коссаковского в Шавель для уменьшения первой бригады генерал Хлевинский, который там уже с Гедройцом революцию начал и начальником литовским бригадой и находящимися в ней офицерами был избран. Ясинский же спустя несколько дней с одним только войском, начав оную в Вильне, на другой день соединил народ и склонил обывателей в дело возмущения, установил Раду и суд уголовной и от Рады начальником литовским был наименован. Таким образом революция в Литве началась, актом особливым от краковскаго, особую Раду и особаго начальника для Литвы избрали.

Город Вильна чрез несколько дней заперт был до того, что никто из города и в город пропускаем не был. Все обыватели попечительные любопытствовали узнать, что в Вильне зделалось, посылали нарочных. Я и сам нескольких посылал, но все возвращались, не бывши в нём. Наконец, чрез 10 дней Ясинский прислал ко мне курьера с донесением, что я в Раду назначен и призывал меня в Вильну. Обыватели ещё колебались мнением о начатом деле, но когда разпространилась весть о пожарах и насилиях, которые некоторой российской офицер Тучков, ретируясь из-под Вильны к Гродна, на сем пути чинил, то в то время все воеводства и уезды к возмущению виленскому присоединились и, как после проведано, что около Гродна все дома были разграблены, а город едва контрибуциею ста двадцати тысяч злотых польских от такого ж нещастия откупился. Тизенгаузен же, шеф гвардии, взят в неволю и никто в доме спокойным и безопасным не был, то в то время из провинции обыватели уходили в Вильну, и тогда настоящее началось возмущение.

Я, будучи вызываем, как выше упомянуто, прибыл в Вильну и застал уже распоряжение, зделанное Радой в разсуждении податей, рекрут и прочаго и учреждения депутации, которые сколько можно соглашаясь с вольностию и обезпечением обывателей, разнились во многих мнениях с генералом Ясинским, который в несколько дней, купно с депутациею тайною, советывал мне, дабы в сан повереннаго от Рады ехал я к границе курляндской, куда под мою команду обещал и корпус прислать достаточной к защишению Жмуди и уезда Упитскаго ....

РГАДА, ф.6, оп.1, д.549, л.68-71