“Красный архив”, №4.

Польская война 1794 года в реляциях и рапортах А. В. Суворова

Проф. Н. Коробков

Вторая польская война, как известно, закончилась в 1793 году уступкой Пруссии Гданьска, Торуни и большей части Польши, а России — областей, составивших затем губернии Киевскую, значительную часть Минской, Волынскую и Подольскую. Мирные условия были утверждены в “немом заседании” Гродненского сейма, согласившегося также уменьшить численность польской армии до 15 000 ч., вместо имевшихся 55 000 ч., и оставить на польской территории для поддержания порядка русский 17—18 тысячный корпус.

Уцелевшая часть Речи Посполитой, окруженная могущественными соседями, отрезанная от моря, не выходившая из состояния экономического кризиса, оказалась в самом тяжелом положении. В этих условиях в ней стали развиваться национально-революционные настроения, поддерживаемые преимущественно мелкой шляхтой и мещанством, рассчитывавшим на уравнение в правах с Шляхетством. Крестьянство, первоначально надеявшееся, что восстание принесет ему вольность от панского гнета, также, поддержало его. Антирусское движение не могло, однако, встретить сочувствия в районах с белорусским или украинским населением; скоро и собственно польское крестьянство убедилось в явной несбыточности надежд и уже к весне 1794 г. отошло от движения. Таким образом, только шляхта и мелкая буржуазия составили базу восстания 1794 г., которое привело к войне и окончательному разделу Польши.

Борьба против условий, установленных договором 1793 г., вылилась прежде всего в форму сопротивления предусмотренному договором роспуску войск. Первой отказалась подчиниться бригада генерала Мадалинского. Восставшие перешли из Остроленки на левый берег Вислы и направились к Кракову, нарушив при этом прусскую границу. Их преследовали сначала небольшие русские силы Багреева, потом крупный отряд под командой генерала Денисова, выславший вперед авангард под начальством генерала Тормасова. В это время в Кракове вспыхнуло восстание, возглавленное талантливым и энергичным генералом Костюшко, который принял на себя диктаторские полномочия. Костюшко двинулся на помощь Мадалинскому и 4 апреля 1794 г. разбил Тормасова при Рацлавицах. Этот первый успех получил широкий отклик во всей стране. Между тем Пруссия, ссылаясь на нарушение границы, двинула корпус к Варшаве. 17 апреля польские войска, поддержанные мещанами, ночью в Варшаве напали на спавший русский гарнизон и вырезали до 4 000 человек. Командовавший русскими силами генерал Игельстром был вынужден отступить из Варшавы к Карчеву, Закрочиму и, наконец, Ловичу, где ему удалось сосредоточить до 7 000 чел.. Варшавская резня вызвала величайшее негодование русской армии против поляков.

Ночью с 22 на 23 апреля вспыхнул мятеж в Вильно. Русские гарнизоны как здесь, так и в Гродно, были вынуждены отступить к границе.

В ответ на польские события в Петербурге приняли решение сосредоточить войска на западной границе. Для действий против поляков был назначен 25 тысячный корпус, расположенный на линии Рига — Дрисса — Пинск. Командование им, а также главное начальство над действиями против поляков, было поручено князю Репнину, который руководил операциями из Риги, оставаясь за тысячу километров от театра войны. Репнину был подчинен командовавший 19 тысячным корпусом генерал Дерфельден, направленный к Владимир-Волынску, и Игельстром, смененный затем генералом Ферзеном, имевшим 12—13 тысяч человек на левом берегу Вислы. На юго-западе охрану русских границ со стороны Польши и Турции, на случай ее выступления, несли войска фельдмаршала Румянцева.

Пруссия для действий против поляков первоначально сконцентрировала у Петрокова до 10 000 ч. под командой генерала Фаврата; позднее эти силы были увеличены до 35 000 чел.

Поляки весной 1794 г. располагали 24 000 ч. на Верхней Висле под непосредственной командой Костюшко; 16—18 тысячный корпус генерала Зайончека стоял между Вислой и Бугом; 10 000 чел. генерала Мокрановского размещалась в Варшаве, примерно такое же количество в Вильно, до 7. 000 ч.— в Гродно и столько же у Ковно. В дальнейшем вооруженные силы Польши возросли до 95 000 ч. правильно организованных войск и до 57 000 ч. крестьянского ополчения и городской милиции.

Разбив Тормасова, Костюшко повел наступление на отряд Денисова, заставив его отойти к Щекоцинам на соединение с прусским корпусом. Союзные силы (численностью до 23 500 чел.), перейдя в наступление, разбили Костюшко. Через два дня корпус Дерфельдена нанес поражение войскам Зайончека, занял Люблин и направился к Висле. Костюшко смелым фланговым маршем прошел через Кельце, Радом, Варки и достиг Варшавы. Он заново укрепил столицу и довел ее гарнизон до 16 000 ч. Кроме того, он располагал 20 000 ч. для активных действий.

24 июля прусские силы, численностью в 35 000 ч., возглавляемые королем, и 12-тысячный корпус Ферзена осадили Варшаву с левого берега Вислы. Взять столицу, однако, не удалось. Восстание, начавшееся в прусской Польше, и партизанские действия в прусском тылу заставили Фридриха Вильгельма после 40 дней безуспешной осады отойти к своим границам. Пруссаки считали кампанию законченной.

Между тем Россия, Пруссия и Австрия заключили соглашение о разделе Польши. Австрийские войска, не встречая сопротивления, вступили в южные воеводства, но никаких дальнейших действий не предпринимали.

На главном, северном театре войны пассивность пруссаков, бессистемность и вялость русских операций создали обстановку, позволившую Костюшко беспрепятственно увеличивать свои силы, вовлечь в борьбу широкие круги польского населения и поднять партизанское движение. В Литве нерегулярные отряды захватили Поланген, Либаву, Дюнабург и готовы были двинуться на Псков. Война приобретала характер затяжной и, вопреки первоначальным представлениям, становилась опасной.

В Петербурге, в согласии с Репниным, решили закончить кампанию и расположить войска на зимние квартиры. Для обеспечения их наметили занять Брест и устроить здесь продовольственные армейские магазины. Предприятие было возложено на Суворова, который в это время состоял под начальством Румянцева и имел главную квартиру в Немирове. Он был занят разоружением и демобилизацией польских войск, оставшихся на территориях, отошедших к русским по договору 1793 г. Дело без всяких осложнений было закончено к 12 августа, а 18 того же месяца Румянцев предписал Суворову с тремя, экспедиционными отрядами двинуться к Бресту и, для обеспечения левого фланга Репнина, “так скоро, как возможно... сделать сильный отворот.... дерзкому неприятелю”.

Суворов считал нецелесообразным ограничиться поставленными перед ними целями и стал добиваться увеличения предназначенных ему сил с тем, чтобы повести наступление непосредственно на Варшаву:—он составил план, по которому все операции в Польше, вплоть до ее полного замирения, должны быть закончены в 40 дней. Вместе с тем, зная пассивность и нерешительность Репнина, в распоряжение которого он должен бы был поступить, Суворов добился самостоятельного положения и подчиненности только Румянцеву. Вопреки всякой субординации, опираясь на авторитет старого фельдмаршала, Суворов приказал Дерфельдену и Ферзену, находившимся под командой Репнина, руководствоваться его приказаниями. Это не могло не вызвать недовольства Репнина да и Военной Коллегии, где и без того не любили Суворова.

“Сообщество ваше с Суворовым,— писал Репнину президент коллегии Салтыков,— я весьма понимаю, сколько неприятно для вас быть может, и особливо по весьма авантажному об нем заключению. Предписание его Дерфельдену доказывает, что он ни в чем общему порядку не следует, и он приучил всех о себе так думать, ему то и терпят”.

Основой для такого нарушения “общего порядка” был авторитет Суворова, как непобедимого полководца. Как ни не любили его в Военной коллегии и при дворе, ему приходилось уступать, потому что необходимость более решительных и смелых действий против возраставших сил противника отчетливо сознавалась всеми. Не желая вовсе уступить слои права, Репнин приказал Дерфельдену подчиняться Суворову впредь до особых указаний, но о всем происходящем доносить ему как главному начальнику.

Добившись относительной самостоятельности, Суворов начал операции, сразу же увенчавшиеся успехом и вовсе непохожие на пассивные действия австрийцев и пруссаков “Курьеры Суворова привозят известия о победах, а курьеры императорские (австрийские) спрашивают, дозволяется ли побеждать”.

Суворов выступил из Немирова 26 августа с 4 500 ч. при 10 орудиях. Около 6 000 чел. оставались в Немирове для охраны тыла. Марш через Варковичи и Ковель к Бресту был проделан с замечательной быстротой. Более чем 600 километров и притом трудного пути пройдены в 26 дней. На марше Суворов присоединил в себе подкрепления, численностью около 10 000 чел. при 10 орудиях.

Получив информацию о наступлении Суворова, поляки сделали попытки задержать его, что, однако, кончилось неудачей. Сильный (до 6 500 чел. при 35 орудиях) отряд Сераковского оказался неспособным хоть сколько-нибудь помешать намерениям русского полководца. 14 сентября значительный польский кавалерийский отряд был уничтожен суворовскими казаками у Дивина. На другой день у Кобрина Суворов разбил польский отряд и захватил продовольственный магазин; 17-го он атаковал и нанес поражение главным силам Сераковского под Крупчицами, а два дня спустя нагнал отступившего Сераковского под Брестом, где тот успел получить подкрепление и располагал 12 000 чел. Силами своих 9 000 чел. Суворов подверг польский корпус полному разгрому. Победителям досталось 28 пушек и 500 пленных. Из регулярных войск Сераковского уцелело не более 2 300 чел..

Моральный эффект этих быстрых операций ярко сказался на состоянии как русских, так и польских войск; к тому же стратегическое положение последних резко ухудшилось. Русские, обеспечив себе линию Западного Буга, держали под ударом фланг оперировавшего против Репнина противника и его коммуникации с главной армией. Необеспеченность тыла не позволяла, однако, Суворову продолжать наступление. Затрудняемый партизанами и неимевший сведений ни о расположении Костюшко, ни Ферзена, он был вынужден почти месяц оставаться в Бресте. Для охранения тыла и флангов ему нужна была поддержка Репнина и с тем пришлось вести длительную переписку. Суворов был крайне раздражен вынужденной задержкой. “Брест и Канны подобие имеют,— писал он,— время упущено”. Пока Суворов, заторможенный Репниным, собирал провиант, устраивал магазины и обеспечивал коммуникационные линии и оперативное направление, Костюшко продолжал энергично работать над реорганизацией и усилением польской армии. Охрану направления Брест — Варшава несли справа — дивизия Вавржецкого и Гедройца, а слева заново усиленный корпус Сераковского и главные силы Костюшко.

Добившись, наконец, от Репнина исполнения своих требований, Суворов для обеспечения правого фланга наступательной операции направил Дерфельдена на Белосток. Тыл прикрывал Репнин, крайне неохотно и лишь под давлением из Петербурга согласившийся на выделение для этого части своих сил. Левый фланг Суворов намеревался обезопасить соединением с силами Ферзена. Понимая необходимость воспрепятствовать последнему, Костюшко двинулся вверх по правому берегу Вислы, намереваясь отрезать Ферзена, который шел по левому берегу реки. Он не сумел, однако, помешать переправе, которую Ферзен провел с большим искусством. 10 октября русские силами около 12 000 штыков и сабель атаковали Костюшко, имевшего 8500 чел., на его позиции при Мациевицах и разгромили наголову. Спаслось не более 1 000 чел. Сам Костюшко попал в плен. Возможность соединения русских сил и наступления на, Варшаву стала реальной.

Получив сообщение о результатах боя, Суворов приказал Ферзену немедленно идти на соединение. Аналогичное распоряжение дано Дерфельдену. которому его непосредственный начальник Репнин перед тем приказал кончить кампанию и расположиться на зимние квартиры. Дерфельден не без колебаний подчинился Суворову.

Оставив в Бресте значительный отряд, Суворов 18 октября начал наступление и, допуская возможность задержки или неподчинения Дерфельдена, пошел кружным путем на Вельск и Янов, что обеспечивало его фланг и одновременно угрожало путям отступления 16 000 корпуса Мокрановского, отходившего к Варшаве под натиском Дерфельдена. 25-го Суворов соединился с Ферзеном: в Станиславове и на другой день в сражении при Кобылке разгромил часть корпуса Мокрановского, которой командовал генерал Бышевский. 30-го октября подошел Дерфельден. Путь к польской столице был открыт.

Подготовляя наступление, русские оставались у Кобылки до 2 ноября, после чего двинулись к Варшаве. В тот же день войска расположились на линии обложения укрепленного предместья столицы — Праги (на правом берету Вислы). Старые укрепления Праги состояли из вала, длиной около 8 км (который Суворов в своей реляции называл внутренним ретраншементом), и новой, воздвигнутой Костюшко, оборонительной линии, в виде двух параллельных брустверов, с изломами для флангового огня, усиленных двумя рвами и построенным между брустверами палисадом (в реляциях Суворова “передний” и “средний” или “главный ретраншемент”). Перед ретраншементами были выдвинуты три линии засек, волчьих ям и других препятствий. На ретраншементах; а также на буграх за ними располагались 43 батареи с 104 орудиями. Для защиты подступов к флангам оборонительной линии имелись дополнительные батареи на левом берегу Вислы и на острове против Маримонта, располагавшие 30 орудиями крупного калибра. Пространство к югу от Праги защищало особое укрепление, имевшее перед собой волчьи ямы.

Оборону Праги несли до 15 000 чел. регулярной пехоты, около 2 500 чел. кавалерии, около 2 000 организованных добровольцев и не менее 2 500 чел. вооруженных горожан; число последних во время штурма было значительно увеличено. В общем защищавшие Прагу силы должны быть исчислены цифрой от 22 000 до 26 000 чел., хотя вместе с участвовавшими в обороне при штурме горожанами они могли достигнуть и 30 000, как на это указывает Суворов. Крупные (до 25 000) силы стояли в Варшаве, хотя 5 000 чел. Понятовского при 16 орудиях и 6 000 Гедройца при 25 орудиях накануне штурма были высланы из Варшавы на Иновраслав занявшим место Костюшки Вавржецким.

Этого незадачливого генерала в командовании обороной заменял генерал Зайончек.

Начиная осаду Суворов располагал 48 батальонами, 93 эскадронами, 15 казачьими полками и 94 орудиями. В штурме участвовали 42 батальона, 33 эскадрона, 14 казачьих полков и 66 орудий. Учитывая уменьшенный состав батальонов и эскадронов вследствие потерь, понесенных в боях, сила батальона к этому времени не превышала 300 чел., а эскадрона 70 человек. Таким образом в штурме участвовало около 2 0000 — 21 000 чел. (12 500 ч. пехоты, 5.500 кавалерии, 2700 казаков).

Уже в первый день осады подполковником Ивашевым, под выстрелами с укреплений, был составлен их план, позволивший наметить основные пункты атаки, что было сделано инженер-квартирмейстером Ильей Глуховым. Ночью выстроили батареи, имевшие назначение дезориентировать противника, так как Суворов вовсе не намеревался осаждать Прагу.

3-го ноября польские укрепления открыли сильную канонаду, не причинившую однако сколько-нибудь значительного урона. Русские батареи отвечали. Произошли энергичные стычки южнее Нового Брудно и у деревни Ляс. Вечером того же дня войскам был троекратно прочитан приказ Суворова, а в три часа ночи они выступили к сборному пункту.

Диспозиция штурма была составлена еще в Кобылке (30 — 31 октября).

В течение 2 — 3 ноября были разработаны дополнительные указания. Штурм Праги начался в пять часов утра, перед рассветом 4 ноября (24 октября ст. ст.). На описании штурма не останавливаемся. Текст реляции дает о ней яркое представление. Вопрос был окончательно решен около 8 часов утра. Русские прочно заняли Прагу. Очередь была за Варшавой.

Около 11 часов вечера прибыла из столицы первая депутация, которую Суворов принял рано утром 5 ноября. 6-то в 10 ч. утра состоялась беседа со второй депутацией, а 9 ноября в 9 час. утра русские “победоносные войска... с барабанным боем и музыкою в Варшаву вступили”.

Война фактически кончилась. Прекратить сопротивление еще оставшихся значительных (до 30 000 чел.), но деморализованных и расстроенных сил на представляло затруднений.

Кровопролитный штурм Праги вызвал позднее немало нареканий на Суворова со стороны западноевропейских теоретиков и историков войны. Порицания эти, однако, несправедливы и проистекают из представлений, лежавших в основе стратегической доктрины XVIII в. Генералы того времени, опиравшиеся на наемные армии, считали, что мудрость полководца заключается в искусством маневрировании; своими передвижениями и действиями на коммуникации противника они стремились заставить его отойти, занять его опорные пункты, отрезать часть территории. Сражения допускались лишь как крайняя и чрезвычайно опасная мера, которой, по возможности, стремились избегать. Довольствовались частичными успехами и решение войны видели в истощении противника.

Суворов опрокинул эту доктрину, выступил творцом новой системы, той, которую впоследствии стали называть стратегией сокрушения и которая увенчала его победами, а позднее явилась основой победоносности французской революционной и наполеоновской армии.

Принципиальное соотношение этих двух систем Суворов замечательно изложил после взятия Праги. “Миролюбивые фельдмаршалы,— пиcал он,— при начале польской кампании провели все время в заготовлении магазинов. Их план был сражаться три года с возмутившимся народом. Какое кровопролитие! И кто мог поручиться за будущее! Я пришел и победил! Одним ударом приобрел я мир и положил конец кровопролитию”.

Когда Суворов выступал из Немирова, войска Репнина после нескольких месяцев бессистемных операций собирались расположиться на зимние квартиры. Прусская армия, ничего не сделав, отошла к своим границам. Австрийцы, жаждавшие принять участие в дележе добычи, в военных операциях проявляли полную пассивность. Казалось, что для “миролюбивых фельдмаршалов” войны действительно хватит на три года,— а это, конечно, стоило бы огромных жертв и полного разорения Польши.

Быстрота и решительность действий Суворова произвела оглушающее впечатление; его удар по Праге был молниеносным. Судьба войны была решена столь неожиданно скоро, что пруссаки и австрийцы за время Суворовской кампании даже не успели принять в ней участие. Это было полное торжество стратегии и военного гения Суворова; фельдмаршальский жезл, вручённый победителю Варшавы, был для него только скромной наградой.

Оставшись правителем Польши, Суворов, с такой железной твердостью осуществлявший свои военные планы, в отношении покоренной страны проявил необыкновенную и мудрую мягкость. В то время, как в областях отошедших с Австрии и Пруссии, свирепствовали репрессии, обострявшие ненависть, проводились непосильные финансовые обложения, Суворов объявил полную амнистию; желающим выехать из Польши свободно выдавались паспорта; вопреки обычаям того времени, с Варшавы не было взято ни одной копейки контрибуции. Воспрещены всякие реквизиции. За все взятое платили наличными деньгами. Русским досталось в добычу ³/₄ миллиона бумажных злотых,— Суворов приказал их сжечь, чтобы поднять курс польских денег.

Вступив в Варшаву, он освободил, значительное количество пленных и возбудил ходатайство о прощении многих поляков, русских подданных, участвовавших в восстании.

Такое отношение не могло не быть оценено в Польше, не могло не содействовать хотя бы временному умиротворению этой несчастной страны. “Остается утешиться тем великодушием и мягкостью, с которым победитель относится, насколько может, к побежденным”,— писал бывший комендант Варшавы Орловский пленному Костюшке.

“В Екатеринин день поднесена мне от магистрата варшавского именем обывателей табакерка с лаврами из брилиантов и надписью, в верху герба варшавского плывущая сирена: Warszawa Zbawcy swemu внизу: Дп. 4. Sisti 1792. В тот же день город был весь иллюминирован наилучшим образом.

На другой день его величество король польский удостоил меня посещением своим и при публичном разговоре сидел более получаса”.

“Все предано забвению. В беседах обращаемся как друзья и братья. Немцев не любят, нас обожают”,— со своей обычной склонностью к иронии мог написать Суворов в декабре 1794 г.

Политика Суворова, неосведомленного о принятом правительствами России, Австрии и Пруссии решении низложить короля, а самую Польшу подвергнуть окончательному разделу, встретила в Петербурге резкое порицание. 17 ноября Суворову был отправлен ордер Румянцева, а вслед затем (2 декабря) послано высочайшее повеление, извещавшее о намерениях правительства и требовавшее широкого применения репрессий.

Не меняя принятого направления, Суворов рискнул ограничиться лишь частичными уступками в духе полученных предписаний. Он даже не слишком скрывал это. Приводимый ниже, неопубликованный ранее документ показывает, что фельдмаршал пытался даже официально отстаивать свою точку зрения.

Это вызвало в Петербурге большое раздражение. Отозвать Суворова из Польши не решились, так как он был необходим там на случай возможных новых вспышек. Кроме того, не исключалась возможность разрыва, а следовательно, войны с Пруссией (из за несогласий по разделу). Суворова оставили, но устранили от всякого участия в решении польских дел; его компетенцию сузили внутренними и военными делами края.

Недовольство Суворовым было подчеркнуто отменой ряда его распоряжений, невыполнением обещаний, данных им от имени императрицы; тоже сказалось в распределении наград. Платон Зубов за участие во взятии Варшавы получил 13 тысяч душ, тогда как Суворов только 7. Того же Зубова австрийский император пожаловал князем Римской империи. “Щедро меня за Людомирию, Галицию и Краков в князе Платоне Зубове наградили” заметил Суворов по этому поводу.

Предлагаемые документы, хранящиеся в Центральном Военно-Историческом архиве, в фонде Военно-ученого архива под № 2731, ч. I, заключают в себе донесения (рапорты и реляции) Суворова и его подчиненных. Они сброшюрованы: в объемистый том под названием “Секретные рапорты генерал аншефа Суворова, заключающие в себе всю польскую войну с майя по конец 1794 г... Опись, к бумагам составлена и скреплена инспекторским адъютантом в 1798 г.

Для публикации отобраны документы за время с 2 сентября по 16 ноября 1794 г., составляющие драгоценный материал для истории польской войны и для изучения стратегии Суворова.

Естественно, что материал огромного военно-исторического значения не раз привлекал к себе внимание исследователей и частью издавался. Отдельные документы опубликовывались уже ранними историографами Суворова — Антингом, Фуксом, Сопиковым, Глинкой, Левшиным и другими. Особенный интерес вызывала, конечно, реляция о взятии Праги . Кроме изданий ее, указанных в примечании 4 к стр. 153, надо отметить публикацию её в “Русском Инвалиде” (1854, № 233, стр. 1096—1099).

Наиболее новое, полное и в свое время полезное издание документов дано полк. В. Борисовым в “Суворовском сборнике” Варшавского Военного журнала (1900, стр. 203—252 и приложения, стр. 253—261). Публикация охватывает время с конца июля до середины ноября 1794 г. Однако документы приведены здесь в большинстве случаев не текстуально, а в вольной передаче с многочисленными сокращениями и изменениями, а нередко просто небрежностями и ошибками, сказывающимися не только на стиле, но также на смысле, ясности, да и вообще ценности материала.

Проф. Н. Коробков

!Даты в тексте приводим по новому стилю. В ссылках не документы, сохраняем датировку по старому стилю!