!Все даты даны по старому стилю!

в начало

Я пришел с сим большим полком зимовать 795-го года в местечко Польское Монастырище, пана Яблоновского, в котором как по кончине императрицы наследник Российского престола государь император Павел Петрович принял правление государства, я с полком своим Новогородским и присягу учинил; а к началу весны и шеф приехал, генерал-майор граф Шёнбек и вступил в командование онаго, чрез неделю пошел в поход, в город Эленск, где уже и полк от меня принял. Только странный человек этот Шёнбек! Не хотел ничего старого заведения по полковничьей инструкции ни знать, ни слышать, ниже книг с документами иметь, а говорил: “это что я теперь вижу на людях амуницию как мундирную так и оружейную, это я у вас на время позычил (значит занял, слово Польское), ибо все против уставу не годится”. Он был в Польской конной службе и ничего не знал пешего строю, а думаю и конного тоже; и командовавши 7 месяцев, весь полк расстроил, даже офицеры зачали драться против его квартиры; а мне. велел жить при своей роте в деревне. А именно капитан Ширяй и Зеглер подралися, и как приехал к нам инспектор, Беклешов Александр Андреевич, не мог надивиться его беспорядкам и до него ничего у меня не принимал, кроме числа всех чинов. Уже господин Беклешов ему растолковал, что надо во все войти и принять все против старого штата от полковника, однако ж и тут после его только один обоз принял да упряжь и все вещи как на людях, так и в цехаузах, а лошадей полковых он уже принял от обывателей, ибо они от меня маршалку их сданы были при судьях того города. В суммах же денежной расчет я имел в квартермистрской с квартермистром, а в комисарской или жалованной с комисаром, в офицерской со всеми офицерами, в церковной с попом, и по расчете и удовольствии я от них получил в каждой сумме особые квитанции; а господин шеф мне дал только от себя квитанцию в приеме людей, вещей, обоза и упряжи, а книг старых и не хотел брать, и потому они для отчету хранились у меня до города Гроденска в сундуке; а оттуда по счете посланы по почте, для того дабы генерал Шёнбек на меня не напутал лишнего.

Сей генерал удивительно счастлив в милости Государя Императора: как война против Французов открылась и полку его досталось идти в поход, он в отставку пошел и получил мундир и пенсию, а как полки после войны назад пришли, оной генерал Шёнбек опять в службу принят генерал-лейтенантом и дан ему полк; видно, под счастливою планетою родился.

Оставим писать о других, надо докончить о себе. Досталось и мне быть по линии генералом-майором в 1797 году, и дан мне полк Муромской пехотной же, которой стоял тогда в Гродне на реке Немане, что разделяет границу нашу с Прусской, куда я по учинении в церкви присяги на чин генерал-майорский и отправился, обозу ж своему велел следовать потише, а сам поскакал налегке на почтовых.

В полк я приехал 798 года Генваря 2 дня и на другой день рапорты послал к Государю и в Военную Коллегию, и к инспектору князю Николаю Васильевичу Репнину; а полк нашел в жалостном состоянии. Полковой командир майор Бриере-Демортере болен, другой слаб здоровьем, у третьего лень, корпус офицеров и хорош, да очень по своей воле живут без дисциплины, и почти все роты по деревням разбиты, не выучены, ружья переломаны, все об землю дабы, темп быль величав, обоз ветхий, упряжь старая, гнилая, в ящиках патроны не переделаны, а иные и в дуло не лезли, у солдат и запасных кремней не было, 4-я часть только одета была по новому, и все такое, что было, замазано, а непрочно сделано. У меня и о сю пору есть та ведомость, которая подана мне от подполковника того ж полку Павлова, после его осмотра всех рот, в каком состоянии я полк Муромской нашел. Государь Павел Петрович как в Гродне изволил быть, разводы давали хорошие и все прикрыли добрыми словами, за что шефу бывшему до меня в полку генерал-майору Мерлину, по протекции князя Репнина, и лента Анненская 1-й степени дана, да при отставке мундир получил; а я бедный человек чрез восемь месяцев не видал ни часу покойного днем. Для сооружения оного во всем против штату собрал всех в Гродно для обучения к пользе службы по уставу, сперва каждого прикладываться цельно, стрелять поодиночке с порохом и с пулями, а потом дивизионами в щит стрелять учил и ружья исправил, так что редкое осекалось (кремни купил из за границы чрез Жидов), словом, во всем исправил и у пушек колеса починил; а репортовано, что артиллерия исправна. Но от того и стал ненавистен господину викарному инспектору генерал-мaйopy Сакену 1-му. А как сделалась у меня история с моим адъютантом Даниловым, который меня оклеветал в своем ответе, в то время как его судили, то он господин инспектор и был сему рад, что нашел оказию меня перед Императором замарать и оклеветать бессовестно, почему Государь, поверя ему как доброму и верноподданному и как инспектору, из полку выключил.

Вот как безвинно можно пропасть человеку честно служившему, и как можно опять виноватых спасти! Пример здесь объясню свежей памяти. Господин генерал-адъютант Аракчеев был прислан инспектором осмотреть полки все, кои придут в Брест и вступят в команду генерала барона Розенберга. Аракчеев почти все полки нашел несооруженные во всем по новому штату. Из них чрез Гродню, где я квартировал, шли два полка Тыртова и Ферштера; оба были неисправны, как в одежде людей, так и в обозе и прочем, я сам то видел, да и о прочих спрашивал у адъютанта Аракчеева, который чрез Гродню ехал в Петербург; отвечал мне: “все таковы пришли в Брест”, а господин Аракчеев репортовал к Государю, “что всех в точной исправности нашел”. Императора по его словам и благоволение всем шефам тех полков при пароле объявил.

По выключке моей из полку, от Государя прислан у меня полк принять и осмотреть генерал от инфантерии Ласий; он же был инспектором той дивизии; а как полка моего все денежные суммы и все части, равно лошади, упряжь и обоз были на руках полкового командира и во всем по новому штату исправны: то и нетрудно было мне сдать его скоро. Генерал Ласий поутру осмотрел всех людей с их оружейного и мундирною амунициею со всем их бутаром, что положено иметь, спрашивал по-ротно, все ли получили, что им следует, а после обеда обоз, упряжь лошадей и прочие вещи; ничего не нашел недостаточным или недопущенного в ротах не нашел. На другой день оба мы простясь разъехались; я поехал в Москву, заплакавши горькими слезами, что труды мои были сделаны для другого шефа, и что так бессовестно обнесен Государю, а Ласий поехал по другим полкам своей инспекции.

Приехавши я в Москву, лошадей и прочие излишние вещи распродал почти за бесценок, чтоб купить скорей дом, ибо где жена моя жила там очень тесно. По ее выбору и совету я дом купил на Малой Дмитровке в приходе святого Пимена Чудотворца... И тут не к добру вышло. Жена моя, поживши ласково до тех пор, пока у меня велись денжонки, а как их не стало, то моих людей кормить и одевать и содержать дом отказалась; а имела за собой 200 душ данных ей во время моей службы; за какие ж отличные дела, о том Бог знает. Вот и любовь простыла, и дом стал противен. Наконец уехала из него, нанявши себе другой, увезла дочь и все свое имение. Хотя бы теми вещами поделилась, что на новоселье знакомые прислали; но ей тогда и в голову не пришло. Вот каково быть без протекции и небогатому человеку! Закон и клятвы сделанные пред престолом Божьим капризные дамы ставят ни во что, особливо случайные при дворе.

И так я остался один без службы его величества, без жены и без доходу, и потом и без дому. И последнее имение отняли, наклеветавши на меня долгу от бывшего полку (cиe услышал я уже в Броннице), а наконец велено мне выехать из Москвы вон; только что глаза не выкололи, как с Белизером случилось, ибо выключенным не велено жить в столичных городах. Принужден был ехать, забравши свой походной экипаж. Благодарным навсегда буду Степану Александровичу Талызину: он позволил мне на некоторое время пожить в своей деревне Денежниковой, от Москвы расстоянием в 45 верстах; своего ж имения у меня нигде нет. А потом переехал в город Бронницу, там нанял себе комнату за 10 р. у протопопа, где и жил до самого лета, обедавши всегда у добрых людей, у подполковника Эссена и у прочих живущих там <...>

в начало