!Все даты даны по старому стилю!

в начало

В Оргее я был болен при смерти, уже 22 дни не ел и не епал; и думаю, что болезнь пришла последствием головной раны. Исповедался и приобщился святых тайн. Чрез несколько дней захотелось мне арбуза, которого я без лекаря наелся, то есть выпил сок из оного; сделалась во мне перемена, из жестокой горячки и взрыду сделалась во мне лихорадка, продолжением которой я избавился от смерти, и вся гниль от грудей и опухоль в ноги оттянула, так что у меня ноги сделались как бревны толсты. А тогда мы пошли в поход из Молдавии в Елисаветград, где мне сделалось, думаю от дороги, гораздо легче; но лихорадку я от себя не отгонял, она у меня была ровно 9-ть месяцев, пока всю желчь и гниль из меня выгнала потами, и в ней я никогда не лежал, или верхом был, или на дрожках, только как жар придет, то ложился, а опухоль из ног пропала от слабительных порошков, кои я всякой день принимал; но ел все, что захотелось, только понемногу, даже и кислое молоко.

Из города Елисаветграда весною мы пошли в Польшу и расположились по Днестру все четыре батальона, содержали кордон, не пускали беглых солдат и мужиков на ту сторону. Сие было летом. Мне досталось стоять в самом дурном месте, между каменными горами, в местечке Ушице; а потом, как сделалась конфидерация в Польше и потом реконфидерапдя под предводительством графа Потоцкого Щенснаго, то меня с батальоном командировали для прикрытая его особы и всех членов; ибо граф Потоцкий быль нам предан (и еще был полк конный, полковника Глазенапа). В Дубнах мы и содержали караул, где и контракты Польских дворян были. Оттуда пришел я зимовать в местечко Николаев князя Черториского, где случилась жестокая буря или, лучше сказать, вихрь, что всю конюшню повалило, и много лошадей у меня моих и батальонных передавило; однако ж на покупку казенных лошадей отпустили мне по свидетельству деньги. Забыл я написать: как я зимовал в местечке Мурованых Куриловцах с батальоном, было страшное землетрясение с шумом и продолжалось 5 минут (перед войною с Поляками, землетрясение было 1793-го года Ноября 27-го дня). Оттуда нас два батальона—2-й под командою премьер-майора Шпармана и мой 3-й того ж корпуса пошли к Каменцу-Подольскому, чтоб его взять, ибо там были конфедераты. Как туда в город Каменец господин Золотницкий приехал, то мы взяли крепость без урону. Сей нам и ключи вынес от крепости 793 года Апреля 21 дня и отдал полковнику Зубову, который командовал нами авангардом; он с позволения господина Дерфельдена с ключами и с полною реляциею поехал к Государыне. Дерфельден приказал и мне ехать с ним же. Мы поскакали на почтовых, приехали в генералу аншефу Кречетникову, тогда главному над нами начальнику, которой отправил нас в Петербург, куда мы с Зубовым Николаем Александровичем приехали Мая 1-го для 793 года рано. Всемилостивейшая Государыня очень была довольна, что без пролития крови взяли крепость Каменец-Подольскую: Зубова пожаловала в генерал-майоры, а меня именным повелением в подполковники, и старшинство отдали, которое у меня пропадало по драгунской службе, как был пять лет на Кавказской линии. И так я стал считаться в подполковничьем чине с 788-го июля 14 дня.

Из Петербурга граф Николай Иванович Салтыков позволил мне заехать на две недели в Москву. Тут я с женою Настасьею Ивановною пожил одну неделю, да к матушке Дарье Трофимовне в Арзамас съездил; там 4 дня жил; и простясь с ними обратно уехал служить с своим батальоном, которой зимовал тогда в местечке Николаеве.

На другой год сделалась революция в целой Польше, и наших много пропало в Варшаве; то генерал-порутчик Дерфельден и велел мне с батальоном скорей идти перенять бригаду Польскую, которая хотя присягала на верность нам, но, взбунтовавшись, ушла на конях. Уже она сражалась на дороге с ротами Екатеринославсваго гранодерского полка, и потянулись Поляки к кордону Цесарскому. Я тот час сколько у меня было по близости рот (ибо тогда еще стояли по квартирам) собрал до 160 человек егерей, побежал с ними, чтоб их перенять, но всех не захватил, а только до 30 человек Поляков в плен взял со всем, с лошадьми и амунициею, которую они везли на подводах, без малейшего урону, и все это представил к графу Ивану Петровичу Салтыкову, ибо он уже был у нас главный начальник и жил в Лабуни. В этом малом походе я егерями очень был доволен, что они охотно в двое суток сделали более 100 верст переходу; правда, что многие стерли ноги от того, что болота переходили прямо.

Здесь некоторую диковинку вам скажу. Проводник меня вел через плотину. Пришли две дороги, он меня повел было налево, а где ни взялся селезень, то есть утка дикая; увидел я, что она по дороге побежала направо и я подумал, что это Бог нам дал спутника или проводника лучше нежели Жид, который может и обмануть. Так и вышло, что если б я не пошел по той дороге что селезень показал, то б ни одного конфедерата не видал; ибо Поляки все там бежали и к той стороне, куда селезень нам показал. У тех конфедератов я отбил 12 человек гранодер, коих они обобрали, Екатеринославского полка, как дрались с Булгаковым полковником. Пленные объявили мне, что у той бригады Польской был командир майор Вишковской, коего чуть было я не захватил самого уже на Цесарской границе. После мне велено идти с двумя батальонами, 2-м и моим 3-м к местечку Дубенке, где с Костюшвою их предводителем была баталия у нашего полковника Пальменбаха. Оной Пальменбах там и убит на батарее.

Туда приехал из Петербурга командовать авангардом генерал-майор Валериан Александрович Зубов, а весь корпус был под начальством генерал-порутчика Дерфельдена. От Дубенок зачали иметь малые сшибки с Поляками, и по большей части дрались только казаки и егери, под командою моею до самого города Хелма, где они все собрались под начальством трех генералов и нам дали баталию. Тогда я был послан с двумя только ротами для занятая леса, мимо которого должно идти 1-й и 2-й линии; тут мне и досталось всех горячей; ибо не знали мы, что в лесу были от них поставлены пушки и скрыты за засекою. Как я стал входить в лес перепалкою ружейною с их егерями ж, то вдруг они по мне выстрелили картечами, убили одного офицера и 16-ть егерей и многих ранили; хорошо, что я врассыпную с егерями шел. Тогда Зубов, услышав, что у меня идет порядочная свалка, прислал во мне и остальных егерей моего батальона; с ними уже я начал заходить во фланг батареи, чтоб оную и взять на штыках, но они штыков не любят, ушли; а пушки увезли на лошадях до дороги. Однако ж я много взял в плен раненых солдат и косенеров, то есть которые только с косами были против нас, из мужиков набранные; и так прошел уже лес с малою перепалкою. Кончилась баталия; я получил благодарность за успех, что линию 1-ю и 2-ю избавил от картечи, а на себя все это обратил: ибо они б из лесу стреляли вдоль наших линий по фронту, и за то после Государыня пожаловала меня в полковники. 794 Мая 28-го. В день Троицы Святой баталия была; а Военная Коллегия поместила меня в комплект указом в Новогородский полк, который тогда находился в корпусе генерал-порутчива Ферзена, против Костюшки; но генерал Дерфельден меня туда не отпустил, а велел сию кампанию до окончания прослужить с егерскими двумя батальонами, 2-м и 3-м под командою его.

Так я и остался в том же корпусе командиром над двумя батальонами, надевши на себя только полковничий камзол, а мундир был егерский. После сего, шедши к Праге, в трех местах еще с Поляками дрались; но большого сражения нигде не было. В последнем генералу Вал. Зубову и полковнику Рароку из пушек ноги ядрами отбило; Рарок в 15 день после того умер, а генерал Зубов остался жив; видно, у сего кровь почище была. К штурму Праги я уже пошел с своим одним батальоном 3-м, а 2-й остался с своим командиром Шпарманом у прикрытия генерала Зубова; ибо у него нога была отстрелена ядром, а потом отпилена в деревне Поповке, в которой он раненый лежал. К Праге все корпуса собрались, куда приехал и граф Суворов; взял все корпуса в свою команду. Сперва обыкновенно по его манере теоретически штурмовать, в лагере пили и ели довольно, и пели песни, а потом подошли близко к Праге Варшавской. Я тут попался уже в команду генерал-майора Ласия, у коего в колоне и на штурме был. Накануне штурма 23-го-Октября 794 года господин Дерфельден велел делать брешь-батарею, думаю, для того, чтоб Поляков уверить, что еще мы нескоро пойдем брать ретраншемент Прагский; но сие фос-брешь-батарея далась мне знать.

Тут с одним своим батальоном прикрывал оную, когда строил оную артиллерии капитан Бегичев, а я был впереди на чистом месте, чтоб вылазка не случилась. Но вылазки я не боялся, а из 4-х батарей с переднего фасу из укрепления да во фланг из за реки Вислы 5-ть батарей все по мне стреляли ядрами (ибо мы делали брешь днем) так жестоко, что я принужден весь батальон рассыпать по лугу и велел егерям лечь, а сам один остался на коне, Арабском жеребце, на котором и в Хельмском сражении был и на прочих потычках, не стоял ни секунды на одном месте, разъезжал, чтоб не сделать цели, и притом подъезжал ближе, желал осмотреть, где у них есть ворота. И так, сколько Полякам ни хотелось меня убить, но Бог сохранил меня, а я своих егерей таким порядком спас, с коими в голове колоны в следующую ночь и на штурме был 24 Октября 794 года, и с ними овладел бастионом, на коем было больших 6 пушек; за мною и все уже взошли. Тут ров был неглубок, почти все по штыкам взлезли, то есть штыки в вал затыкали и на них егеря ногами становились; ибо вал был земляной; только много в волчьих ямах наших попадало, кои были на гласисе вырыты. Даже до самого мосту Поляков кололи, а как они в улицах в домы скрылись, то тут и егерям досталось потерять жизнь; во всю штурму Праги убито и ранено было у меня не более 46 человек. Хвосту колоны больше досталось потерять от картечи, ибо они спали, как я привел колону к самому гласису; я ж и колоновожатый был. С рампару часовой спрашивает по-польски “кто идзе?”, а я отвечал “свои, мой коханый” также по-польски, и тот час закричал на штыки и лезть велел на вал и бастион; спасибо, егеря боялись меня и любили, этим могу похвалиться. Итак я последнее сражение с ними имел, а после штурма Праги господин Дерфельден велел мне по повелению графа Суворова собрать все отбитые у неприятеля пушки, коих я нашел 110 разного калибра, и почти все новые; с ними отправили меня в город Киев, и еще для прикрытия прислали конный полк бригадира Сабурова Острогожской.

Егерский батальон сдал я старшему по себе на дороге секунд-мaйopy Мельникову во всем сполна, в чем взял и квитанцию и к команде отрапортовал, а сам вступил в командование над батальоном 1-м Новогородского пехотного полку и с сим батальоном, явившись к бригадиру Субарову, я прикрывал 110 пушек и 1600 человек пленных взятых в разные времена. Однако с дороги граф Суворов из них лучших по просьбе Польского короля отпустил 500 человек, в том числе генерала-майора Мейна, которого я взял во время штурма в плен, и довольно штаб и обер-офицеров. В дороге много претерпели нужды от холоду, особливо бедные пленные недостаточны были одеждою. Пришедши к Бердичеву, явился у генерал-майора Хрущова Алексея Ивановича, который, обо всем отрапортовав графу фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому, приказал мне занять квартиры около местечка Бердичева в тех же деревнях, где уже 2-й батальон моего полка квартирует и пленных расставить по квартирам за присмотром; а пушки с прикрытием граф Румянцев велел отвезти в город Киев и там отдать в арсенал, что было и исполнено. Тут я получил за штурм Праги с рескриптом от Государыни 3-й степени Владимирской крест, а за прикрытие брешь-батареи деланной у Праги ничего не дали; артиллерии ж капитану Бегичеву за ту батарею дан 3-й же степени Владимирской крест. Я тогда вспомнил пословицу Польскую “интрига идзе до горы, а заслуга упада”. Признаюсь, хотелось мне за то прикрытие получить хоть шпагу.

Как на штурм я шел, то много волонтеров из свиты Зубова было, а как на бастион с егерями полез, то только один майор Шпренгпорт был, которого отец теперь во Франции. А по взятьи уже все с поздравлением ко мне явились, и целехоньки; однако ж все получили кресты. Думаю, что им прежде даны были в карманы, как поехали из Петербурга. Все офицеры и егери мои после служили против французов, в Италии и в прочих местах под командою князя генерал-майора Багратиона, с помощью которых от государя императора Павла Петровича все отличные и знаки получили; ибо знали они, где и как открыть места и напасть на неприятеля.

Белокопытов, что у меня в батальон порутчиком и капитаном был, он и полк от Багратиона принял, будучи уже полковником, а Спесивцов порутчик там же дошел до полковничья чина; потом и прочие заслужили милость Императора; мне только Бог не определил там служить. А к тому ж и то больно, что обещание мое не удалось выполнить: 18 сражений только до числа ста не докончил, то есть от 1768 года по 1799-й год, где только несколько пуль мимо ушей пролетало; всех баталий, сражений и стычек в три войны на Кавказской линии 82 раза. После как оставших Польских пленных распределили по разным полкам в солдаты, а штаб и обер-офицеров распустили по домам, у меня остались охотно служить вечно мне два Поляка; один назывался Козловский, уроженец из Литвы, а другой из Жмуди, имя его Федор, он же был и портной женской. Однако ж они мною были взяты с позволения генерал-мaйopa Хрущова, которой распределил их в полки и отпустил домой. Послов Козловской от меня в Гродне уволен вовсе домой, а Федор на место моего деньщика Николая определен служить по его воле в 1-ю роту, в Новогородском полку, чем и сам доволен был.

Во время Польской войны получил я две ведомости от жены: первая печальная, мать моя скончалась, а 2-я радостная, жена родила дочь Софью{Впоследствии супруга Фавста Петровича Макеровского. П. Б.}, то мне и очень захотелось видеть ее. А как полк мой зачал только что собираться в зимнее время будучи в квартирах, то я, оставивши на все подполковнику и мaйopy образцы, как шить мундиры и прочее, сам поехал за позволением к графу Румянцеву-Задунайскому, которой меня отпустил в Москву на 29 дней. Туда приехавши, очень был рад, увидавши жену и с дочерью здоровую; хотя и не люблю в том виду показывать, но не меньше чувствовал. Из Москвы поехал я на гроб матери в Арзамас и к отцу на гроб в село Апушку Шацкого уезда, последний долг от сына отдать и, панихиду там отслужив, возвратился назад в Москву. Отпуска срок пришел, поехал в полк и остальные месяцы зимы и весны в полку все части от революции расстроенные исправил; обоз, упряжь, людей одел, лагерь новый в Москве купил, офицеров нарядил, как быть должно; ружья исправил починкою, а некоторые новыми переменил, солдат учил поодиночке, а летом всеми маневрами и тому ж господину генерал-майору Хрущову полк во всей форме показал, как должно быть ему; за что и благодарность получил с большим удивлением его, что в короткое время полк весь исправился.

А потом как Бреславская губерния открывалась, велели мне маршировать в город Винницу, в команду генерал-мaйopa Берхмана Федора Федоровича, он же был и губернатор после открытия губернии. Зимовать я уже остался в местечке Браилове графа Потоцкого и на весну состоял в непосредственной команде фельдмаршала графа Александра Васильевича Суворова Рымникского, у которого моего полку на карауле были люди 4 раза. А как лето настало, то послали меня с полком рыть Овидиоольскую крепость близ Черного моря против Акермана и 35 верст от Одессы. Хотя и горько было, однако ж повеление надо было исполнить; может быть, за то меня Тищенко и Мандрыкин, находящиеся при нем, и услали, что я им мало кланялся, и графа Суворова разговоры с солдатами по его манеру не хотел как сорока наизусть выучить: судил, что уже в полковничьем чине не кстати быть переговорщиком слов чужих, а можно содержание полезных правил растолковать и самому. Однако ж после я быль доволен. В генеральном лагере у графа все полки делали крепость для ученья их, и как брать ее было показано учением операционным от графа Суворова, а за работу ничего не получили; а я с полком сделал настоящую крепость, и мои солдаты каждый день брали деньги, а всего получили более трех тысяч рублей. С ними и я от скуки просиживал на работе, и офицерам дежурным рассказывал все крепостные части, где и как они по правилу фортификации называются, дабы они и сами чрез то о укреплениях крепостных познание приобрели для пользы службы.

Ко мне туда и к прочим полкам и граф Суворов приехал и осмотрел полки в стройности, движениях и стрельбе, по большей части учил таким маневрам, которые ближе подходят, как точно сражаемся с неприятелями. После окончания смотров дан мне был по именному ее величества повелению другой полк Ладожской бригадира Шишкова, и велено из двух один составить, думать надо, по представлению графа Суворова Рымникского. Итак уже одна рота состояла из 212 человек рядовых; слышно было и тогда, что мы готовились идти с графом Суворовым против революционных Французов.

в начало