!Все даты даны по старому стилю!

В Москве я пробыл 4 месяца и влюбился в живущую тут же в доме Степана Степановича у сестры его Марьи Степановны Талызиной, в монастырку девушку пристойную, Настасью Ивановну Бутрюмову, которая у них жила, была выучена в монастыре говорить хорошо по-французски и писать, танцовать, петь по нотам и играть немного на фортенияне. Помолвивши с ней Формальным образом, уехал служить на Кавказскую линию в Астраханский полк, в коем был более 4 лет.

В продолжение сего времени 785-го июня 8-го, переправясь чрез реку Терек на Сунже, прогнали толпы бунтовщиков Чеченцев; после уже того как бригадир Пьерии разбит от Шикаили-имама в дефиле, называемой Ханкале, где и сам убит был, а подполковник егерской пропал Каморской, а батальон егерей и 2 гранодерския роты совсем разбиты были от его зависти, что Пиерии не хотел разделить с нами над неприятелем победу и от того сам пропал, велено всем собраться к Сунже-реке 7 числа; а Пиерии пришел 6-го, а переправившись начал действие один с своим отрядом.

После сего два лета я содержал кордон от Наура до Кизляра уже был произведен премьер-майором 786 года. В команде у меня, были 4 гранодерские роты и 60 человев Гребенских казаков. Гребенскими казаками они названы еще при жизни царя Петра I-го, потому что они возвратились с гребня гор Кавказских; ушедшие из стрельцов Российских и были прощены от Петра I-го после заложения крепости Кизляра, почему они там и поселены в трех станицах. Сии казаки точно также одеты и наездка на лошадей такая ж как Черкесы; и 160 человек Калмыков: эти только тогда храбры как погонишь неприятелей, а как сам ретироваться станешь, то первые же уйдут.

Потом дали мне егерский батальон, с ним также одно лето служил, но не удалось подраться, а потом как велено генералу Текелю, нашему начальнику Петру Абрамовичу, идти с корпусом для диверсии к крепости Анапе, что на Черном море во фланге Кавказских гор; а потом 788-го года при переправе за Кубань, как шли к Анапе, я был тогда у генерал-майора князя Ратеева дежурным, за штаб-квартермистра и партизаном; сии три должности отправлял при авангардном корпусе, нашел место, где переправился целый корпус чрез Кубань-реку, отбил от оного неприятеля, сделав в другом месте фос-переправу с Гребенскими казаками и с двумя ротами егерей, за что меня хотя и рекомендовали, что первый переправился за Кубань, но ничем не наградили; а в статуте кавалеров Святого Георгия сказано, кто первый переправится на неприятельскую сторону, тому дать крест.

В марше при реке Кубани того де года Сентября 26 дня в генеральном сражении с горцами и Турками; здесь я послан был с 4-ю казаками доброконными и одним есаулом Карауловым, чтоб сыскать место и неприятеля с тылу зайтить, что мне и удаюсь; только сам было попался в их руки, ибо те, кои к сражению на помощь подоспевали, отрезали меня. Но я бросился вдруг с криком из лесу и отбил у них одно знамя; двух Абазинцов закололи, ибо они думали, что нас тут целый казачий полк был; и я то знамя привез к генералу Ратееву. Он благодарил меня за знамя, и что я цел возвратился и велел с собою идти одному полку и одному гранодерскому батальону за мною на то место, которое я нашел для сражения в лесу на поляне; тут пришедши построились мы двумя кареями, и неприятель, испугавшись, что мы открыли с тылу их канонаду из пушек по Туркам и Черкесам, кои все скачут к главному каре, где был Текелий; но как увидели, что мы их от гор отрезали, то все толпы бросились уже на нас и тем большой каре избавили от большого о урону; ибо оный построился в критическом месте тесном, что Горцы и Турки из лесу били из ружей солдат, а их было не видно.

И за cиe мне князь Потемкин ничего не дал, хотя я началом был для сохранения всего корпуса, а моему авангардному генералу Ратееву прислан орден 2-й степени Владимира. После сего под крепостью Анапою Октября 14-го того ж года не довольно открывал места, делал чрез рытвины и буераки мосты; ибо мы шли черными горами и занимал оные с боем оружия, но еще генерал-порутчика Петра Федоровича Талызина, бывшего своего полковника, избавил от смерти или б в плен попался. Он хотел переехать от нас на другую сторону болота посмотреть, как там дерутся егери его команды, и в оном завяз со всем своим 4-мя казаками конвоем, я увидя его погибающего, ибо Абазинцы разделись и голые шли к нему из тростнику с ружьями; в туж минуту выпросил я позволение у князя Ратеева своего командира, чтоб его отбить и вынести оттуда, что и удалось мне исполнить, приказав также раздеться 40 егерям и с одними только ружьями да по 5-ти патронов привязав им каждому на шею; слава Богу, его отбив от горцев вытащили. Тут два егеря были ранены, которым дал он довольную плату, а мне сказал “спасибо, брать, что ты старую хлеб-соль помнишь”.

От Анапы мы после сражения назад пошли, ибо от князя Потемкина не велено было ее брать штурмом, хотя было и удобно; ибо в крепости Анапе заперлись только Турки одни, коих было не больше трех тысяч, а горские воины все расположились по горам, не хотели помогать Туркам в городе Анапе. На возвратном пути почти каждый день горские жители нас провожали пулями и стреляли из лука; но большего вреда и сражения мы уже не видали, а переправившись назад, или на свой берег Кубань реку, солдаты много потерпели нужды от холоду и в недостатка провианта.

Сию экспедицию кончивши, я сталь проситься в отпуск. Генерал Текелий и отпустил меня только на 29 дней, я был и тому рад, думая, что еще поспею к штурму Очаковскому, куда я и поскакал на почтовых; но прихав в Екатеринослав город, узнал, что уже Очаков взят, однакож я все к нему поехал посмотреть крепость и все укрепление и апроши, кои рыли наши. Там я нащел комендантом бригадира Юргенца, мне знакомого еще в первую войну с Турками; он мне сказал, что большая часть Турок была сераксиром выведена из города в ретрашемент, который довольно был укреплен и обширен; следовательно все же войско уже не могло войти в крепость во время штурма; а все поколоты у входа к воротам, где сказывал он “великие кучи мертвых тел навалены были”.

Оттуда поехал я с данными мне от командиров аттестатами, за дела мои во время походу к крепости Анапе, в Санкт-Петербург, думал наверное крест Егорьевской получить; ибо в статуте сказано, “кто первой станет на неприятельской берег с боем оружия, тот получает Егорьевской крест”. Но ошибся в моих мыслях, а вина была только та, что не имел протекции, хотя и многие дивились, что я о сю пору без креста, я отвечал им: благодарю за сделанную честь, хорошо и то, что вы слышали о моих делах, нежели бы у меня спросили, за что я получил? Видно я только счастлив для откомандирования к бою, а к получению награждения другие. И подлинно многим дали чины и кресты, а мне ничего.

Так я поехал на Кавказскую линию обратно, где уже нашел главным командиром графа Ивана Петровича Салтыкова. Он меня взял к себе в дежурные; но недолго мне досталось у него быть в сей должности; ибо князь Потемкин перевел меня в егерские батальоны, по причине что я был в полку Астраханском драгунском сверх комплекта, а может быть и другой чей умысел был таскать меня из угла в угол целого государства, из Крыму к Каспийскому морю к Кизляру, оттуда опять на Черное к Инкерману; но принужден был ехать, взяв с собою белье и одного человека Егора, с которым я в кибитке на почтовых приехал в Каушаны, что в Бесарабии.

Это было 789-го года в Сентябре. Тут стоял с корпусом господин генерал-порутчик граф де Балмен, в которому я и явился, объявя, что я еду к светлейшему князю Потемкину, для определения в егерские батальоны, имея отправление от графа Салтыкова; он мне советовал тогда лучше ехать одному с казаком и верхом, нежели в повозке, в рассуждении опасности разъезжающихся Турецких партий из города Бендер, а князь уже в Белграде или Акермане на Черном море, который был взят на капитуляцию. Итак я оставил кибитку у подполковника казацкого Иловайского, что был после генерал-майором, а сам с казаком верхом поехал к Белграду или Акерману. Дорогою ничего не случилось, кроме что дождь всего промочил. Приехавши туда, тотчас пошел к Попову правителю письменных дел, и депеши, кои были со мною, ему отдал. Живши там 4 дня, спрашивал у него о своей судьбе; но он обыкновенно для кого был недобр, то промолчит и уйдет вон из канцелярии, или совсем запрется. И так я, пожив в Акермане 10 дней, уже почти и денег мало стало, да и в одной рубашке обчесался, выдумал, для скорого отправления стратажему: всегда за столом старался садиться против князя Потемкина, который лишь увидит меня, то тотчас спрашивает Попова и выговаривает ему, для чего я не отправлен (ибо князя только и увидишь за столом, а то редких к нему пускали, а особливо нашу братью, кои стены лбом своим пробивали без протекции). Сие я делал 4 раза, что был на глазах за столом; наконец уже Попов меня сам спросил и с гневом изволил выговор сделать, для чего я попадался на глаза в князю? Я ему отвечал для того, что я хочу, чтоб вы меня определили скорее в месту. “Вот тебе и место” и дал мне отправление явиться в Херсон к князю Репнину, к которому я и поехал верхом до Каушан, а там в своей кибитке. Приехавши в Херсон, к князю явился, которой мне повеление княжое объявил, что я определен в Лифляндский егерский корпус в 3-й батальон на ваканцию батальонного начальника 789 года Ноября 13 дня, о чем и ордером предписал шефу того корпуса генерал-мaйopy Мекнобу, чтоб я принял 3-й батальон от подполковника Стоянова на законном порядке (на котором от сдачи и поныне осталось моих денег 300 р.).

Батальон 3-й я нашел совершенно расстроенный, ибо cиe время было после штурма Очаковского, ни обозу, ни амуниции, а в комплект недоставало 320 человек; обо всем подал я рапорт в шефу и к князю-Репнину. В зиму построил я новый обоз, людей одел, ружья исправил, за рекрутами сам ездил в Витовку, где жил бригадир Фалеев {Был креатура князя Потемкина.}, или в город, что ныне Николаев, там наших всех рекрут почти голых, так что иные почти в рогожках ходили, ибо свое платье все изорвали на работе каменной, что Фалеев приказывать делать, то и сделали, уже год как там работали, и за то денег им никто не платил, из коих от непопечения по 10 мерли в день, и относили их без попа и отпевку как собак на носилках зарывать в ямы, я сам это видел, чему ужаснулся. А там же был генеральный гошпиталь, где никто не смотрел кроме цырульников, хотя и многие приставлены были, но они только наживались; остальные ж от рекрут умерших деньги брали себе. Господину Фалееву хотя я и сказывал, что нет ни малейшего человеколюбия; но он мне сказал “это, сударь, не может быть, я сам смотрю” и просил меня обедать, но я рад, что вырвал из погибели своих рекрут, помаршировал с ними в Херсон, где мы стояли в казармах, куда привел. Шеф разделил на 4 батальона, из коих мне досталось 320 человек. Каждого я раздел до наготы и осмотрел их, нет ли у них каких на теле зараз; нашел по большей части в чирьях и в чесотке, ибо одну рубашку носили по два месяца, тот же день велел их вести в баню, а рубашки купил им старые у других егерей; и как они обмылись, совсем другие люди стали; но все оставалась в них внутри та гнилость, которая вкоренилась от худой пищи и несмотрения, как были они на работе. И сколько моего старания ни было, из них более 60 человек в лазарете померло поносами и горячкою, ибо воздух в Херсоне отменно тяжелый, все ветры или жары; а в других батальонах и половины не осталось. К лету батальон 3-й я совсем устроил и людей поодиночке выучил прикладываться цельно, заряжать проворно и с ружьем как должно обходиться, сии три правила были у меня основанием солдатской должности; и шефу своему генерал-мaйopy Мекнобу летом показал весь батальон поодиночке, вот каким образом. Веревка была протянута, по которой егерь тащил бегом щит в рост человека, а шириною 1½ ар. Против оной по всей дистанции расставлены были чрез 20 шагов егерей по 6 человек, которые на бегу многие попадали в щит. А после и маневры строил с батальоном по егерски. Шеф был больше чем доволен, что из всего батальона только 17 ружей осеклось, а то все выстрелили без осечки; и осмотрел каждого и весь обоз и упряжь; после отдал в благодарность приказ по всему корпусу и прочим командирам рекомендовал также устроить свои батальоны; а еще ему больше приятно было то, что у меня меньше всех померло.

После осмотру батальонов пошли мы в поход к Бендерам и тут простояли до самой осени, оттуда пошли к крепости Килии, что на устье реки Дуная. Начальник у нашего корпуса был генерал артиллерии Иван Иванович Миллер, который от раны умер там же как взяли 790 года Октября 6 ретраншемент Киллийский.

На место его прислан командовать корпусом ген.-порутчик Иван Васильевич Гудович. Он обложил формально крепость, велел нашему шефу один Армянский монастырь отбить, шеф послал с батальоном меня, cиe я исполнил, выбивши Турок, после чего под моим же прикрьтем и брешь-батарею заложил. Тут был инженерный ген.-майор Кноринг; а по стрелянии 5 дней стену и башню разбили, от которой каменья и кирпичи в ров повалились, почему паша, той крепости начальник, и выслал 300 человек отборных янычаров вон из крепости, и велел лечь против башни во рву, для прикрытия пролома под своими пушками, а чтоб узнать, как завален ров, и можно ли перейтить его. Для сего во время ночи я был послан бригадиром дежурным при блокаде находящимся Рахмановым, с тремя егерями. Не знаю, откуда cиe повеление пришло, но должен повиноваться правилам службы; хотя и верная смерть предстояла: ибо и те янычары были во фланге бреши, до которой мне мимо их должно пропалзывать. В душе своей сказал “буди, Господи, воля Твоя надо мной”, передавшись в егерскую шинель, с двумя егерями, пополз ко рву, прокрадываясь мимо печей разломанных, кои остались от пожару: ибо форштат был весь выжжен. Отползли мы от брешь-батареи сажень 10; егерь мой увидел изо рва выходит огонь и мне сказал, и так мы остановились. Что будет от сего огня? думая себе: может быть, это их дозор ходит по рву; но потом огонь идет все к нам ближе. Я велел егерям ружья оправить, и сам вынул яз ножен саблю, огонь поравнялся с нами, то увидели мы, что это два Турка с фонарем, мы туж минуту их обступили. Я спросил: куда вы идете? толмач мне отвечал, что это байряктар идет с письмом от паши к нашему генералу. Я их и отвел к дежурному бригадиру, Михаил Степановичу Рахманову, который обрадовался и сказал “верно это значит, что паша хочет крепость сдать”. И подлинно так и вышло: на другой день мы Килию и заняли. Господин генерал Гудович меня лично благодарил за счастливую встречу и успехи против крепости, и подлинно было для меня счастье: могло б быть, чтоб я подле бреши и голову потерял. Сказал, что “будет меня рекомендовать за все до сего времени дела и услуги отечеству”; и правда, послал меня после с большою реляцией обо всем к князю Потемкину в Бендеры. Но я там, живши две недели, ничего не получал; не был удостоин милости ни княжей, ни Попова, и с тем возвратился к своему батальону, а прежде посланный господин Титов был награжден премьер-майорским чином; ибо он больше моего заслужил, сидевши в палатке за столом, только подписывая на приказах “дежурный майор”.

---